Рецепт Екатерины Медичи

— О чем вы толкуете?! — прерывает ее сдавленный голос Бальдра, все это время молчавшего. — О чем, ради всего святого, вы тут столько времени толкуете? Ну, я помню шифрованную записку, эту историю про тринадцать евреев, которые искали клад на кладбище, мы немало повеселились с Марикой, пытаясь разгадать шифр, — но при чем тут копье, птицы… при чем тут Дама с птицами?!

Голос его звучит так взволнованно, что у Марики снова начинает болеть сердце: она прекрасно понимает, что волнует Бальдра вовсе не шифровка, а именно то, что дело касается этой отвратительной Дамы с птицами!

А Торнберг от души веселится!

— Как вы сказали? История про тринадцать евреев? Потрясающе! Ну, Марика, хотите вы или нет, а вам придется посвятить фон Сакса в результаты своих изысканий. Невозможно же оставить его в столь комичном заблуждении! Давайте поступим так. Вы расскажете, каким вам представляется содержание моей записки, просто чтобы фон Сакс мог оценить игру вашего ума…

— Вернее, ума моего кузена, — тихонько вставляет Марика.

— Ах, не суть важно! — отмахивается Торнберг. — Итак, вы предоставляете свое толкование, а потом вступаю в разговор я, поправляю ваши ошибки, и…

— Не пойму главного, — снова раздается голос Бальдра. — Зачем нужно было что-то зашифровывать? Если вы обладали какими-то важными сведениями — важными для рейха или для неких определенных людей, — почему было просто не открыть их им?! Зачем такие немыслимые сложности? И опять же — зачем нагромождать их, если вы хотели всего лишь передать какую-то информацию Хорстеру?

Торнберг мгновение молчит.

— Я открою вам это, — говорит он наконец. — Клянусь, открою. Нет, вы сами постигнете причины того, что я поступаю так, как я поступаю. Но сейчас вы не поймете ни единого моего резона — до тех пор, пока не узнаете того, что там было зашифровано. Итак, Марика, прошу вас!

— Да она, наверное, уже забыла, как та шифровка выглядела, а уж о чем говорил ей Алекс… — говорит Бальдр.

Ничего себе! Он что, идиоткой ее считает? А может быть, он просто хочет уберечь Марику от этого разговора, который считает бессмысленным, утомительным, никому не нужным? Может быть. Но тогда ему следовало проявлять свою заботу в другой, не столь оскорбительной форме!

— Не волнуйся, не забыла! — взрывается Марика. — А даже если и забыла, то — вот! Легко вспомнить!

И она выхватывает из внутреннего кармана сумочки сложенный квадратиком, изрядно помятый листок. Разворачивает его…

— Браво, — говорит Торнберг. — Какое счастье, что вам удалось это сохранить! Едва ли я смог бы теперь повторить записку с буквальной точностью, ведь мною владело вдохновение, а оно не терпит повторов.

Марика вглядывается в небрежно начертанные значки и вдруг осознает, что они выглядят почти так же бессвязно и непонятно, как в прошлый раз. Ох, как бы ей пригодился сейчас блокнот, подарок фон Трота, оставшийся в бездонных карманах Алекса, где, словно в Марианской впадине, исчезает все, что туда попадает, от таинственных черных шелковых лент до писчебумажных принадлежностей!

Но блокнота нет, подсказки ждать неоткуда. Приходится надеяться только на себя, чтобы доказать Бальдру: она не тупица, не идиотка. Странно, раньше он никогда не позволял себе отзываться о Марике так пренебрежительно. Но после посещения Дамы с птицами его словно подменили.

Ну что ж, так и должно быть после встречи с ведьмой!

Во рту у Марики становится горько, как если бы она выпила стакан яду. У нее даже губы двигаются с трудом, словно парализованные, когда она начинает пересказывать то, до чего они с Алексом додумались:

— Это и в самом деле рецепт, как на то указывает буква

, — рецепт некоего средства, с помощью которого можно добиться уничтожения евреев.

— Что?! — ахает профессор Торнберг. — Рецепт для уничтожения евреев? В жизни не слышал большей бессмыслицы! Честное слово, шутка фон Сакса насчет тринадцати евреев, которые искали клад на кладбище, и то звучит более правдоподобно!

Марика лепечет что-то о боязни числа 13 (произнося слово «трискаидекафобия», она запинается на каждом слоге), вспоминает о слове «mem», «смерть», которое и начинается с m, тринадцатой буквы еврейского алфавита, и заканчивается ею…

— О Господи праведный, — тяжело вздыхает Торнберг, — как говорил Конфуций, опасно искать ученым глазом то, чего бы найти хотелось. В Германии такой разгул антисемитизма, что слово «смерть» так и довлело над вами, Марика, и над вашим консультантом! Хм, Алекс, сын моего друга, великого семиолога Георга Вяземски, разочаровал меня еще в дебюте партии.

— Но вы же сами говорили там, в метро, что Гаурико был известен рецепт «окончательного решения вопроса», о том, что существует связь между убийством гугенотов и евреев, — вступается за кузена Марика.

— Ну, во-первых, я говорил не столь конкретно! — возмущается профессор. — Я упоминал лишь о неких исторических параллелях, не уточняя, впрочем, деталей. Но довольно спорить. Выслушайте мое толкование знака