Поэтому не говорила.
Ансель наконец-то приедет через два дня. Это самая долгая наша разлука, и я скучала по нему. И не только поэтому, я хотела, чтобы Роуэн познакомился с ним. Может быть, именно поэтому я не могла произнести этих слов. Потому что мне нужно было, чтобы Роуэн узнал меня полностью. Сначала закрыть гештальт таким образом. И я действительно не была полноценной без Анселя.
Так что да, дела шли хорошо. Действительно чертовски хорошо.
Дела, идущие хорошо, обычно означали, что надвигается что-то ужасное. Я уже усвоила это. Беспокойство было моим способом справиться, способом подготовиться. Если бы я не был готова, мое беспокойство служило бы невидимым буфером от того, что надвигалось, ужасное событие застало бы меня врасплох, сбив с ног.
Проблема была в том, что у меня был мужчина, который делал меня счастливой. Я волновалась меньше. Намного меньше. Особенно после того, как я рассказала ему все о своем сумасшествии. Он не убежал. Даже ресничка не дрогнула. Он воспринял это как должное. Воспринял меня спокойно.
Итак, я остановилась.
Ждала, когда упадет другой ботинок.
Не полностью, конечно. Я пережила годы травм, создавших множество слоев беспокойства. Это нельзя исправить за одну ночь. Или мужчиной, в которого я по уши влюблена.
Мужчина, который еще не показал мне ни одного из своих несовершенств, кроме чрезмерных защитных альфа-тенденций. Которые я ни капельки не ненавидела, даже если они не соответствовали той феминистке, которой я себя считала.
Я не могла представить, как засыпать без него. Без удовлетворения тела от его прикосновений.
Я также не могла представить себе дней, когда бы он не заходил в пекарню. Я изо всех сил пыталась вспомнить то время, как жила без него. Мы были в пузыре. Тот волшебный пузырь, который был создан в начале отношений, когда страсть пылала вовсю, и все было новым, особенным и волнующим.
У меня все еще порхают бабочки в животе. Даже несмотря на то что он фактически жил со мной. И они не были похожи на мимолетных бабочек, которые появляются у вас в начале отношений; они казались постоянными.
Я знала, что нам нужно кое о чем поговорить. Такие разговоры вели два взрослых человека, состоящих в отношениях. Например, к чему все это приведет. Если бы мы решили жить вместе, то где именно? Мне очень нравился дом Роуэна, но мой дом был для меня священен. Его я создала сама. Не говоря уже о том, что теперь и Роуэн приложил руку. Я даже подумать не могла о том, чтобы расстаться с этим точно так же, как не могла расстаться со своей пекарней.
И если бы мы решили в конец жить вместе, на что бы это было похоже?
Роуэн показался мне человеком, который будет настаивать на том, чтобы оплатить все счета, но я бы не согласилась. Я вкалывала, суетилась и надрывала задницу, чтобы позволить себе вести такой образ жизни. Чтобы заслужить это. Я бы не отдала это все мужчине. Даже ему.
Да, нужно провести всевозможные разговоры.
— Тебе не разрешается больше приходить сюда, — пожурила я его, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица и придать своему тону твердость, выражающую неодобрение.
Но я с треском провалилась.
Глаза Роуэна блеснули, когда он посмотрел на меня так, словно я была единственным человеком в комнате. Единственным человеком на планете.
К этому я не привыкла. И, несмотря на тепло, которое излучал его взгляд, глубоко в моем сердце был спрятан кусочек льда, нашептывающий, что это ненадолго. Что для меня все закончится не так.
— Почему я должен перестать приходить сюда? — спросил он медовым голосом. Однако это насыщенный, мужской сорт меда.
— Потому что, — вздохнула я. — Ты слишком отвлекаешь, а мне нужно закончить работу.
Уголки его рта приподнялись.
— И ты не можешь работать, когда я рядом?
— Это исключительно тяжело.
— Но я бываю здесь только два раза в день.
— Три, — поправила я его. — Ты приходишь утром, пока здесь еще никого нет.
— Мы оба этого хотим, — поддразнил он, наклоняясь вперед, чтобы намотать мои волосы на палец.
Все мое тело покалывало от его прикосновений, от голодного взгляда в его глазах, от воспоминаний о том, что он делал, когда приходил по утрам.
Я лениво улыбнулась ему в ответ, наклонившись вперед, не заботясь о том, что наше публичное проявление привязанности было непрофессиональным.
Улыбка застыла на моем лице, когда мой взгляд метнулся к двери и остановился на человеке, входящем в нее. Мое сердце перестало биться, и все внутри меня превратилось в лед.
Роуэн перестал существовать. Мир вокруг меня перестал существовать. Я не помнила, как делала это, но, должно быть, обошла прилавок и встретила ее в дверях. Не было другого объяснения тому, как я оказалась перед ней в одно мгновение.
У нее не было никаких причин находиться здесь.
Она бы не пришла в гости. Не хотела бы повидать меня. Увидеть бизнес, который я создала. Жизнь, которую я сама создала.
Была единственная причина, по которой она здесь.
Смерть.