Рецепт любви (ЛП)

Теперь ела меньше теста. Однако не отказалась полностью, потому что какой была бы жизнь без сырого теста для печенья?

Конечно, я читала любовные романы, потому что они были потрясающими, но больше спала. И я все еще пила вино, но делала это не для того, чтобы убежать от реальности; я делала это, запивая хорошую еду, наслаждаясь хорошей компанией.

И ни за что не собиралась позволять пресмыкаться перед Нейтаном.

Я нажала отклонить, когда его имя вспыхнуло на экране телефона, лежащего на прилавке.

Тина, еще одна из моих давних сотрудниц, оторвала взгляд от нашей эспрессо-машины и хмуро посмотрела на мой телефон.

— Почему ты еще не заблокировала его? — спросила она своим глубоким, хриплым, деловым тоном.

Тина была намного старше меня, она ездила на мотоцикле «Харлей Дэвидсон» и любила рок-н-ролл, носила футболки своей группы, вся в пирсинге, и с татуировками на обеих руках, а еще любила зажигать под «Iron Maiden» и «The Clash», когда включала плейлист «Для пекарни». Тина, как и Фиона, ругалась как матрос и ни от кого не принимала дерьма.

Тина также очень любила свою жену Тиффани. Да, Тина и Тиффани.

Тиффани любила все розовое. И леопардовый принт. И искусственный мех. Ее волосы были обесцвеченными, и всегда покрыты лаком. Я никогда не видела ее без ярко-розового блеска для губ.

Я бесконечно любила и Тиффани, и Тину. Они были вроде моих суррогатных родителей… или старших сестер, потому что Тиффани сказала мне, что утопит в океане, если я намекну, что она годится мне в матери.

— Я не могу помешать ему, — вздохнула я, раскладывая миндальные круассаны, которые только что вынула из духовки.

Сначала я испекла одну порцию утром, и все. За исключением того, что они были распроданы в течение тридцати минут после открытия, и ситуация обострилась, когда клиенты узнали, что их не хватает на всех.

Итак, теперь я приготовила порцию утром и еще одну днем. Чтобы обуздать беспорядки.

Честно говоря, эти круассаны были не от мира сего. Я уехала в Париж на три месяца, чтобы научиться их совершенствовать. Они были легкими, пышными, с печеным миндалем сверху и сливочно-заварной начинкой из миндального крема.

— Да, ты можешь, блять, заблокировать его. Не будь милой с этим ублюдком, — вмешалась Фиона, поджав губы. — И ты даже не пытаешься быть милой, ты говоришь так, потому что не знаешь, как пользоваться своим телефоном, — отметила она с усмешкой.

Мои плечи напряглись от того, как хорошо она смогла прочитать меня и насколько я была совершенно безнадежна. Да, я не заблокировала его, потому что не знала, как это сделать. И потому, что это казалось грубо по отношению к мужчине, с которым я ранее обещала провести остаток своей жизни.

— Дай мне свой телефон, — потребовала Фиона, протягивая руку. — Я прослежу, чтобы…

Но я перестала двигаться. Перестала дышать.

— Тссс, — прошипел я, махнув на нее рукой. — Мой пришел.

Ее глаза метнулись к входу, как будто она только что поняла, что он вошел в дверь.

В ту секунду, когда он открыл ее, воздух изменился. Стал заряженным. Волосы на тыльной стороне моих рук встали дыбом. Мой желудок скрутило от предвкушения и нервов. Ладони стали липкими.

Как будто вся атмосфера изменилась. Как будто мир перестал существовать.

Конечно, на самом деле это не так. Тина продолжала хмуро смотреть на кофеварку для эспрессо — ту, к которой она ежедневно заявляла о своей вечной ненависти, клиентка в углу яростно печатала на своем ноутбуке — она писала роман о зомби, одновременно потягивая чашку чая. Мэдди, завсегдатай, кричала на всех, с кем разговаривала по телефону, пока ждала свой капучино с обезжиренным молоком.

Но клиенты все равно обращали на него внимание.

Нельзя не заметить сурового Адониса, входящего в девчачью пекарню. Мужчина с таким количеством тестостерона не мог зайти в пекарню, украшенную как домик Барби. Неоновые вывески. Нежно-розовые тона. Изящные чайные чашки. Искусный латте.

Но он ходит сюда. Каждый день. Ну, не каждый. Он не приходит по выходным. За исключением того единственного раза, три недели назад, в субботу.

Он был мускулистым строителем, всегда покрытым краской, грязью или копотью, и носил это так, как будто это гребаная часть его образа. Наверное, уставал до чертиков. Его темно-русые волосы выбивались из-под бейсболки. Снимал ее всякий раз, когда подходил к стойке, жест был странно старомодным и одним из многих его маленьких жестов, по которым я тащилась. Например, как он сердито смотрел на всех по умолчанию, но подмигивал маленьким детям, если они стояли позади него в очереди, и открывал дверь для всех.

На его угловатой челюсти всегда была темная щетина. Она так и не превращалась в густую бороду. Он всегда был грубым, неотесанным, мужественным… Мои пальцы зачесались от желания провести руками по этой щетине.

Его глаза были голубыми. Поразительно голубыми. Как у гребаной сибирской хаски. Я смотрела в них всего несколько раз, хотя он посещал пекарню каждый будний день.

Пять дней в неделю он мучил меня своим чисто мужским очарованием. А у меня каждый раз была нелепая реакция.