А Катины – напротив, сделали более нежными и пастельными. Ее агрессивная самоуверенность превратилась в спокойную уверенность в себе и в ее силе угасли оттенки нервозности. Ее красота обнаженного кинжала больше не переливалась блеском голодной стали. Катя стала более мягкой и сдержанной, вдумчивой и невозмутимой. Более счастливой… И хотя минувшее шестилетие не состарило ни одну из них ни на год, образ жизни и мыслей порядком изменили черты лица двух Киевиц.
Но Третья… Третья не изменилась – она просто исчезла. Точно кто-то старательно вымарал все исконные качества, делавшие их Машу – Машей: ее простоту, ее безыскусную искренность, всепонимающее сострадание, способность мгновенно принять чужую боль как свою. Все то, что мелькнуло на краткий миг, там, в Дальней Пустыни, и кануло в Лету.
«Катя, как дура, по монастырям каталась, ее искала, – подумала Чуб с внезапной досадой. – Колбасилась, церкви отхаркивала. А Маша, когда Катька к ней первый раз в Пустынь приехала, ее и не приняла. И ей было чихать, что Катя волнуется. Я из-за нее потеряла маму. Из-за ее Отмены! А она сидит тут и цедит слова, словно знать нас не хочет…»
– Но есть еще одна важная, может самая важная вещь, – сказала Акнир, – о которой все узнают только тогда, когда начнется наша пиар-акция… Как вам известно, новая власть потребовала от Николая II отречься от трона в пользу сына. Но, поразмыслив, Николай написал отречение в пользу младшего брата, который тут же написал отречение в пользу неизвестно кого – как получилось в итоге, в пользу Владимира Ленина. Иными словами, царь совершил страшный ляпсус. Он, как мудро заметила Катерина Михайловна, оставил Россию без царя. Она стала в сознании народа как бы ничейная. А что ничье, то всехнее. Кто хочет, приходи и бери. Тут-то все и попытались ухватить кто что может.
– Именно так, – подтвердила госпожа Дображанская.
– Так было в прошлой редакции, – внесла важную корректировку Акнир. – Но поскольку Распутин остался жив, Николай передал престол двенадцатилетнему сыну, назвав брата регентом…
– Потому что Распутин так посоветовал? – не уловила логики Чуб.
– Дело не в том, что он посоветовал, – Учительница распахнула книгу, – а в том, что единственный сын и наследник царя – Алексей – с рождения был неизлечимо болен. А благотворное действие распутинских молитв на здоровье ребенка признавали даже ненавидящие старца врачи. Три раза цесаревич Алексей был на краю могилы. Три раза доктора единодушно провозглашали его безнадежным. А святой черт просто слал из другого города телеграмму царице: «Не плачь. Твой сын будет жить». И на следующий день Алексей поправлялся.
– Ну прямо, как наш Михаил, – впечатлилась Даша. – Только наш Отрок… – Чуб проглотила слово «святой». Перевела угасающий взгляд вправо.
Сидящее поодаль, отрешенно рассматривающее дощатый пол существо не было ни святым, ни Михаилом, ни Отроком… Ни их подругой!
– Болезнь наследника престола скрывали от народа, – продолжала Акнир. – На этой страшной государственной тайне и зиждилась власть Распутина над царской семьей. Но Распутин был убит, и отец не рискнул отдать трон смертельно больному ребенку, утратившему в лице старца единственный шанс на спасение. Он написал отречение за себя и за него
– Но и нынче в газетах не было ни слова о том, что Николай передал власть сыну, – заметила Катерина Михайловна.
– И нам это на руку! – подвела жирную черту юная ведьма. – Брат царя отказался от регентства. Временное правительство и Совет рабочих депутатов подумали и решили: раз регент не хочет править, цесаревич им тоже без надобности. Об отреченье в его пользу не знает никто. Кроме тех, кто живет в ХХI веке. – Акнир протянула Катерине разноцветную книгу, оказавшуюся при более близком знакомстве историей за 5 класс. – Тут все прописано. Вы понимаете, к чему я веду?
Екатерина Дображанская взяла школьный учебник, открыла отмеченную закладкой страницу, неторопливо вчиталась в отчеркнутый красной ручкой абзац новой истории.
– Понимаю, – медленно проговорила она. – На самом деле у России есть царь. И не просто царь – двенадцатилетний ребенок. И не белоручка – герой войны, отец его полтора года по фронту таскал. Цесаревича народ очень любит… Тут психология. Люди в принципе склонны преувеличивать достоинства детей и возлагать на них излишне большие надежды. И одно дело взять ничейное-всехнее, и совсем иное – отобрать законную власть у обожаемого народом ангела
– И мы их соберем! – энергично уверила Катю Учительница. И тут же перевоплотилась в восторженную Агитаторшу. – Вдовствующая императрица послушает Отрока и предупредит сына. Мы похитим Семью. А на следующий день народ узнает, что Временное правительство скрыло от них, что у них есть новый царь!
– Это иной разговор. Это серьезный аргумент, чтобы их обвинить, – признала Катерина Михайловна.