Рецепт от Фрейда

В гостиной, как и в прихожей, ничего не изменилось. Все та же тяжелая дубовая мебель, которую дед Нели, списавшись с флота, притащил с корабля. Корабль списали вместе с содержимым, и офицерскому составу было разрешено забрать с собой все, что они посчитают нужным. Самые дорогие предметы, к примеру, позолоченные чернильные приборы и посуда тончайшего фарфора, осели у капитана и его помощника, но корабельному врачу тоже кое-что перепало. Дед прихватил мебель – не самое ценное, но все-таки антиквариат: прямоугольный стол с русалочьими головами (видать, делали специально для судна), диван и бюро. Последние поставили в тесный кабинет, а вот стол туда не поместился и потому отправился в гостиную. При виде этого стола, да и вообще всей комнаты, освещенной приглушенным светом лампы, покрытой абажуром бордового цвета, Любавин ощутил болезненный укол ностальгии, будто кто-то вонзил ему в солнечное сплетение вязальную спицу. В этой самой гостиной они с покойным хозяином вели неспешные беседы и курили ароматный табак, забиваемый в трубки привычными движениями. Теперь Аркадия нет, а запах его все еще витает здесь, незримо напоминая о том, что когда-то жил такой человек. Может, он все еще здесь? Говорят же, что души, не желая покидать любимое место, иногда «зависают» там навсегда. То, что Аркадий любил свой старый деревенский дом, сомнению не подлежит… Господи, о чем он только думает?! Он, врач – человек, по определению несуеверный! И все же в этот момент Любавину хотелось, чтобы его неверие в потусторонние силы поколебалось.

– Чай будете? – спросила Неля.

– Обязательно. Разговор предстоит серьезный!

Любавин слышал, как Неля возится на кухне, стуча посудой. Через несколько минут девушка вошла с деревянным подносом, на котором стояли чашки, сахарница и блюдечко с печеньем. Пока она расставляла все это на столе, Любавин наблюдал за ее плавными, неторопливыми движениями. Как же она похожа на Аркадия, просто удивительно! Он был таким же высоким, стройным, темноволосым, с четкими чертами лица, которые не сгладились даже с возрастом. И двигалась Неля так же, как он, словно некуда ей было торопиться, словно в мире в данную минуту не существовало ничего важнее сервировки стола. Чем она занималась эти два месяца, проведенные вдали от города?

– Как ты тут? – спросил Любавин, беря в руки чашку.

– Хорошо, – пожала плечами Неля. – Здесь отличный воздух, никакого шума.

– Почему ты ушла? – задал он наконец вопрос, который его интересовал. – Что, собственно, произошло?

– Вы знаете, что произошло, дядя Илья, – тихо ответила Неля. – Погибла пациентка. Значит, я – несостоятельный врач.

– Глупости! Думаешь, ты одна потеряла пациента? Что же тогда хирургам говорить? А онкологам?!

– Это другое, – отмахнулась Неля. – Когда пациент умирает, они, по крайней мере, знают, что сделали все возможное. А я не увидела того, что обязательно заметил бы любой профессионал! Я думала, что наметился прогресс, считала себя гением от психиатрии… А она взяла и скакнула из окна, моя выздоравливающая!

– Для того и существуют такие ситуации, чтобы мы не зарывались, – вздохнул Любавин. – Мы не боги, а всего лишь ремесленники, но некоторые из нас несут в себе искру божью. Я всегда полагал, что ты из их числа.

– Напрасно полагали, – огрызнулась Неля, и Любавину показалось, что в ее темных глазах блеснули злые слезы.

– Так ты, значит, сюда плакать приехала? – уточнил он, подавляя в себе желание обнять девушку, успокоить, сказать, что все пройдет и боль со временем утихнет. Нет, с Нелей надо действовать по-другому. Необходимо бросить ей вызов, только тогда она, возможно, выберется из болота отчаяния, в которое сама себя затянула. – Будешь, значит, жалеть себя и ненавидеть весь мир? Может, еще и запьешь? Знаешь, женский алкоголизм неизлечим!

– Дядя Илья!

– Ну ладно, ладно, я не за тем приехал, чтобы ругаться, да и не за тем, чтобы слезы вытирать: ты уже давно взрослая девочка, да еще и доктор. Помнишь изречение: «Medice, cura te ipsum!»

– «Врач, исцели себя сам»? А я что делаю? Вот, сижу здесь, лечу свою больную совесть и раненое самолюбие.

– Предлагаю другую терапию. «Клин клином» называется.

– Хотите, чтобы я вернулась на работу? Забудьте, дядя Илья: я передала своих пациентов коллегам!

– Это дело поправимое. Только у меня предложение иного рода. Как ты смотришь на то, чтобы поработать в психлечебнице? В настоящей больнице?

– Дядя Илья, я же три года проработала в «Скворцова-Степанова», помните?

– Ну да, на заре, как говорится, туманной юности! Считаешь, этого достаточно? Я ни в коем случае не подвергаю сомнению твою квалификацию, – ты и сама отлично справляешься, – но тебе не кажется, что психиатр должен помогать всем, а не только пациентам с деньгами? От тяжелых случаев отказываться грех.

– Я не отказывалась – и вот результат! – сквозь зубы процедила Неля.

– Ты будешь не одна, коллеги вокруг, ответственности меньше, а работы больше. Ты ведь не боишься?

– Боюсь! Я боюсь, что кто-то может пострадать из-за моей некомпетентности!