Рецепты еврейской мамы

Взять 2 стакана манки, 1 стакан горячей кипяченой воды, в которой растворены 3 столовые ложки сахара, и 1 стакан растопленного масла или маргарина. Замесить тесто, положить его в пакет, пакет убрать в холодильник и уйти на работу.

Вечером взять 1 стакан любых орехов, поджарить их и размельчить в ступке. К орехам добавить неполный стакан сахара и 3 столовые ложки гюльбешекер (розового варенья), перемешать. Из теста скатать шарики размером с шарик для настольного тенниса. Сделать в шариках пальцем выемку, положить туда чуть-чуть начинки и залепить отверстие (как пирожок). Чуть приплюснуть каждый шарик донышком стакана и зубцами вилки сделать узорные вмятины. Выпекать при температуре 120 градусов до розоватого цвета. Горячими посыпать сахарной пудрой. Очень вкусно!

– А Анна Ароновна не обидится? Ведь это мой рецепт. У нее, наверное, все как-то иначе? – волнуется Мирра.

– Ну и что? – Я очень довольна работой, потому что Мирра внимательно следит за тем, чтобы я не наделала ошибок, да еще и помогает нарисовать под рецептом самую настоящую розу, которую мне остается только раскрасить цветными карандашами. – У Анны Ароновны точно не так. Она еще туда какие-то духи льет, которые пахнут бабушкиной пудрой.

– Это, наверняка, эссенция, – смеется Мирра. – Пока была жива моя мама, у нас дома тоже всякие подобные вкусности водились. Это теперь я обленилась. Если ванилин в доме есть – уже счастье! Понимаешь, мне-то стараться кулинарничать не для кого…

– А дядя Лева? – проявляю я осведомленность.

– О!!! Господи!!! Узнаю родимый двор. Признавайся, бабка Рэкуненчиха насплетничала? Или нет… Погоди! Это сказали Уманские? Или Коты?

Мне жутко стыдно сказать, что о возможном женихе Мирры говорил дядя Боря Беренштам.

– Давай, котенок, я тебе раз и навсегда объясню, что и почем, чтоб ты дурацких сплетен не слушала. Ты только никуда не уходи. Точнее, нет. Давай пойдем на минутку ко мне, чтоб мне не тащить сюда альбом с фотографиями.

– Тот, который в синеньком бархате?

– Ну да. Его.

– Так ты мне его тысячу раз показывала.

– Показывала, да не рассказывала.

Мы приходим к Мирре в комнату, и она с ловкостью фокусника открывает толстенный альбом ровно на той странице, где вклеена фотография красивого блондина в белой рубашке с бабочкой.

– Это Толик Стриженов. Моя первая и единственная любовь на всю жизнь! – Мирра вздыхает.

– Он что, тоже умер? – пугаюсь я.

– Нет, жив, здоров и даже уже два года, как женат.

– То есть у него есть другая тетя?

– Уже есть. Он ждал меня ровно двадцать лет. Но я дала слово маме, что никогда не стану женой… м-м-м… не еврея. Понимаешь?

– Так твоя же мама умерла?

– Ну и что? Знаешь, котенок, как говорят: взявши слово – держись! Да и поздно что-то менять. Прошляпила я свое счастье.

– А он в нашем городе живет?

– В нашем, а что толку? Он даже работает в нашей женской консультации. Так что я Анатолия и даже его жену вижу каждый божий день. От этого мне совсем тошно. Но не менять же работу, правда?

Я про себя решаю, что обязательно напрошусь к Мирре на работу и сама посмотрю на ее бывшего жениха. Ну, нельзя же, чтобы моя Мирра оставалась для всего двора старой девой. Пусть у этого дяди Толи будет две жены. А что? Я читала в сказках, что у некоторых шахов и по десять жен бывает. А разве мы в СССР хуже каких-то шахов?

Следующие три месяца полностью изменили мои планы.