Рецепты идеального брака

Мы снова полюбили друг друга. Она начала рисовать, и я была поражена ее работами. Мне нравились эти яркие мазки, ничего определенного не обозначавшие, и я сказала ей об этом. Ниам начала приводить домой друзей. Солнечных, интересных молодых людей, которые восхищались моей готовкой и проявляли интерес к моему мнению. Один был англичанином с волосами до плеч, изучавшим право, он рассказал, что его состоятельная мать за всю свою жизнь ни разу не приготовила ему обед. Была бледная испуганная девушка из Дублина, у которой был ангельский голос, и каждый вечер после ужина она развлекала нас своим пением. Мы с Джеймсом привечали друзей Ниам как родных детей, потому что они связывали нас с дочерью. Ниам была в восторге от того, что нам нравятся ее друзья, но в еще большем восторге, я думаю, она была от того, что мы им нравились.

То, что Ниам считала меня достойной своей дружбы, могла с гордостью представить меня своим друзьям и оценила дом, который я для нее создала, кружило мне голову. Наши чувства из любви матери к дочери превратились во взаимное уважение. Это не шло ни в какое сравнение с тем, что я испытывала к своей матери. Казалось просто чудом, что мы с Ниам нравимся друг другу и любим друг друга. Джеймс расчистил один из наших старых коровников и проделал в крыше окно, чтобы у Ниам был студия, где она могла рисовать, и каждые выходные на протяжении полугода она рисовала там, а потом сообщила, что уезжает в Нью-Йорк.

Я была убита этой новостью, и я плохо отреагировала. Но в то же время я знала, что должна отпустить дочь.

Незадолго до отъезда Ниам арендовала в Еннискроне трейлер, и мы втроем уехали на неделю, чтобы попрощаться. В безветренный день я сидела на песке и смотрела, как Джеймс и Ниам бредут по пляжу, держась за руки, как любовники. Она подговорила его снять ботинки и закатать брюки. Когда я смотрела на то, как они перепрыгивают через легкое кружево маленьких волн, я почувствовала, как у меня сердце разрывается оттого, что эта Глава наших жизней скоро будет закрыта. Мы, трое, были состоявшейся семьей. Я надеялась, что наша семья разрастется, если Ниам выйдет замуж, но мы все равно будем вместе, как сейчас. Сейчас, на закате жизни, казалось невероятным и несправедливым то, что мы снова разлучаемся.

В течение всего серого, туманного дня дул легкий бриз, шепот моря достигал моего слуха, и я чувствовала себя опустошенной. Я снова посмотрела на Атлантический океан в поисках тени с другого берега. Но передо мной простирался только плоский серый шелк, и небо, небо, небо. Край мира. Возможно, это было правдой, и не было никакой Америки, и Ниам никогда не вернется. Возможно, Майкл упал за край мира. Конец света.

Позже вечером мы с Ниам готовили оладьи боксти, и она аккуратно соскребла с моих пальцев картофельную массу, когда увидела, что я дотираю картофель без остатка.

У нас было всего несколько дней, а мне хотелось сказать ей так много. Что в начале своей жизни она была для меня всем, а потом стала значить еще больше. Что каждую неделю я буду скучать по ней; что я хотела бы присматриваться к ней внимательнее и выслушивать ее более чутко; что я сожалею о тех временах, когда ругала ее, не проявляла своей любви к ней открыто, хотя очень сильно ее любила.

— Я просто еду в Америку, мам.

Ниам взяла меня за руку и держала, пока я ее не отпустила, а потом она обняла меня — она была выше и стройнее, чем я была тогда или вообще когда-либо, и я заплакала. Обняв меня своими длинными руками, Ниам просила меня не бояться, говорила, что Америка совсем рядом и что мы всегда будем друзьями. Я вытерла глаза кухонным полотенцем и почувствовала, что веду себя, как старуха.

— Спасибо, мам, — сказала она.

— За что? — спросила я.

— За то, что не просишь меня остаться.

Ниам уехала утром. Она настояла, чтобы мы не ехали в аэропорт провожать ее, а попрощались, как обычно. Как будто мы снова скоро увидимся. Когда я смотрела ей вслед, на то, как она шла своей сильной уверенной походкой с сумкой, перекинутой через плечо, я снова разозлилась оттого, что она уезжает. Остаток дня я была раздражена. Джеймс пошел поплавать и притащил мокрую одежду в машину. Потом он поставил грязные резиновые сапоги на чистый пол. Когда я готовила ужин, он решил, что хочет выпить, и я пошла за ним, когда он подошел к холодильнику. У меня в руке был нож для овощей, и по чистой случайности я порезала ему плечо.

Испугавшись, что я его поранила, я закричала:

— Ах ты, старый глупец!

Я усадила Джеймса на подушки на скамью и полезла в шкафчик, висевший над его головой, за аптечкой. Короткий рукав его футболки весь намок от крови, я закатала его и положила на небольшую ранку марлю. Джеймс сморщился, и я взглянула ему в лицо. Оно было вытянутым и мертвенно-бледным, его глаза были размером с блюдца. Они были полны грусти и страха.