Рецидивист

— Я мистера Лина видел, — говорит Кливленд Лоуз, — много раз видел. — Это он про Арпада Лина говорит, президента и председателя совета директоров корпорации РАМДЖЕК, очень активного и общительного человека. Он для меня самым главным начальником сделается, а также и для Кливленда, когда мы начнем работать в корпорации РАМДЖЕК. Могу заверить вас, что Арпад Лин — самый толковый, знающий, талантливый и обаятельный начальник из всех, под чьим руководством я имел честь служить. Он просто гений по своей части — никто лучше его не умеет вовремя приобрести какую-нибудь компанию и не дать ей развалиться.

Много раз я от него слышал: «Кто со мной сработаться не может, ни с кем не сработается».

Правильно говорит, правильно.

Лоуз рассказал мне, что всего два месяца назад возил Арпада Лина, когда тот находился в Атланте. Тут, в Атланте, обанкротилось много магазинчиков, где продают журналы и кассеты, а также роскошных отелей, и Лин примчался, чтобы всех их скупить для корпорации РАМДЖЕК. Только его обскакала одна южнокорейская секта.

Лоуз спрашивает: а дети у вас есть? Есть, говорю, сын, он в «Нью-Йорк таймс» работает. Лоуз рассмеялся и заметил, что, получается, у него и у моего сына один и тот же босс — Арпад Лин. Я сегодня утром выпуск новостей не смотрел, вот и пришлось Лину объяснять мне, что корпорация РАМДЖЕК только что приобрела контрольный пакет акций «Нью-Йорк таймс» со всеми ее приложениями и подчиненными фирмами, включая фабрику, производящую консервы для кошек, — вторую по мощности в целом мире.

— Он еще когда здесь был, мистер Лин то есть, сказал, что скоро ее купит. Ему в основном фабрика эта была нужна кошачья, а не «Нью-Йорк таймс».

Влезли наконец в машину оба адвоката. Все никак не успокоятся. Смешно им, что конвоир так на президента Соединенных Штатов похож. Один говорит: «Так меня и тянуло к нему обратиться, не могли бы вы, мистер президент, прямо сейчас ему амнистию объявить? Ведь он достаточно всего натерпелся. И мы бы еще в гольф сегодня успели сыграть».

Один нацепил бороду фальшивую, а другой хохочет, ну прямо Карл Маркс, говорит. И все такое. До меня им дела не было. Кливленд Лоуз говорит: вот, сына навестить приезжал. Спрашивают, за что сына-то посадили, а я в ответ: «Махинации с чеками по почте». Всего и разговора.

Покатили, стало быть, в Атланту. Помню, штучка там была одна любопытная вроде чашки, к отделению для перчаток приклеена скотчем. А из чашки выскакивает, чуть в грудь меня не ударив, длинный — с фут, не меньше — шланг, из таких цветы в саду поливают. И на самом его конце белое колесо пластмассовое размером с тарелку. Только мы двинулись, колесо это давай меня гипнотизировать — то вверх, то вниз, когда выбоина попадется, а когда сворачиваем, то вправо сместится, то влево.

Зачем это, спрашиваю. Оказывается, игрушечный руль. У Лоуза сынишка семи лет, он его иногда с собой берет. И мальчишка это пластиковое колесо вертит, вроде как управляет лимузином. Когда мой сын маленький был, таких игрушек еще не придумали. Хотя вообще-то ему бы и не понравилось. Уже и в семь лет Уолтер терпеть не мог со мной или с матерью куда-нибудь ходить.

Хитрая, говорю, игрушка.

А Лоуз отвечает — еще какая интересная, особенно если водитель, который за настоящим рулем сидит, выпил и гонит машину, не оглядываясь, бортами встречные грузовики чуть не задевает, машины, на обочине припаркованные, и так далее. Вот бы, говорит, президенту Соединенных Штатов такое колесо при вступлении в должность вручать, чтобы не забывал: ему только кажется, что он нашей колымагой управляет.

Высадили меня у аэропорта.

Оказывается, ни на один рейс в Нью-Йорк мест нет. Только в пять вечера удалось мне из Атланты вылететь. Ну и ладно, мне-то не все равно? Обошелся без ленча, аппетита не было. В кабинке туалета нашел книжку, мягкий переплет, почитал немножко. Там про одного типа, который никому спуску не давал и поэтому сделался главой большого международного концерна. Женщины по нему с ума сходили. Он об них ноги вытирал, а им нравится — еще, мол, еще. Сын у него наркотиками колется, а дочь нимфоманка.

Только разобрался, что к чему в книжке этой, какой-то француз ко мне пристал — лопочет по-французски и пальцем тычет, где у меня левый нагрудный карман. Я было подумал: опять прожег, хотя курить-то ведь бросил. А потом сообразил, что там, над карманом все еще пришита узкая красная ленточка, означающая, что я кавалер французского ордена Почетного легиона. Из глупой своей страсти к патетике я эту ленточку не спарывал, пока процесс шел, и в тюрьму меня с нею привезли.

Отвечаю ему по-французски, что костюм вместе с ленточкой мне достался в лавке подержанных вещей, а что эта ленточка символизирует, понятия не имею.

Тут он ледяным тоном говорит мне: «Permettez-moi, monsieur»,[29] — и резким таким движением эту ленточку с кармана содрал, словно муху прихлопнул.

— Merci[30] — говорю и снова берусь за свою книжку.