Ретт Батлер

Первая размолвка случилась вскоре по прибытии в Новый Орлеан.

— Отчего мы не можем переехать в «Сент-Чарлз»? — вопрошала Скарлетт. — Это… — обвела она жестом их роскошный номер, — креольский отель.

— Да, дорогая, — ответил Ретт, вдевая запонки в манжеты. — Именно потому мы и здесь. В «Сент-Чарлзе» останавливаются американцы. И хоть они великие инженеры, бизнесмены и любят порассуждать о правилах морали, хорошо поесть они не умеют. А если ты не знаешь, как правильно есть, то и заняться любовью как следует не способен.

— Ретт!

Он широко улыбнулся.

— Наши супружеские отношения доставляют мне много приятных минут.

— Это не значит, что о них следует говорить!

— Когда пища и любовь становятся запретными темами, остается беседовать лишь о политике. — Заложив левую руку за спину, Ретт глубокомысленно начал: — Скажите, миссис Батлер, как по-вашему, освободится ли когда-нибудь Джорджия от диктата саквояжников? Является ли забота губернатора Буллока о неграх истинной или мы имеем дело с уловкой, дабы завоевать их голоса?

Он едва увернулся от туфельки Скарлетт, которая ударилась о деревянные жалюзи за его спиной.

Вечером в вестибюле гостиницы собралось множество хорошо одетых европейских туристов и состоятельных креолов. Когда Ретт попросил швейцара вызвать кеб, Скарлетт сказала:

— Я и не знала, что ты говоришь по-французски.

— Креольский диалект не совсем французский, золотце. Парижане бы его вовсе не разобрали.

Швейцар при этих словах выпрямился во весь свой небольшой рост и гордо сказал:

— Мсье, это оттого, что наш французский язык древний и неиспорченный. Парижане испоганили красивую речь.

На что Ретт наклонил голову.

— Sans doute, monsieur[52].

Каждое утро, пренебрегая недовольством официантов, Ретт сам спускался на кухню, чтобы принести Скарлетт поднос с завтраком. День Скарлетт начинался с его ласк и французской булочки с кофе, крепче и чернее которого ей не доводилось пить.

— Дорогая, у тебя варенье в уголке губ.

— Слизни его.

Они никогда не покидали номер раньше полудня.

Ретт знал все магазины в городе, где модистки приветствовали его поцелуем в щеку и начинали делиться новостями о прежних знакомых.

— По-английски, пожалуйста, — с улыбкой останавливал их Ретт, — Моя жена из Джорджии.

Новый покрой с высокой талией подчеркивал линию плеч Скарлетт, и она накупила столько платьев, что Ретту пришлось уложить их в сундуки и отправить домой. Еще они купили щенка сенбернара для Уэйда и коралловый браслет для малышки Эллы. А для Мамушки — ярко-красную нижнюю юбку, хотя Скарлетт и говорила, что та ни за что не станет ее носить.

Один ленивый, полный чувственных наслаждений день сливался с другим. Скарлетт со времен юности так беззастенчиво не делали комплименты. Несмотря на ее замужний статус, то один, то другой джентльмен-креол прозрачно намекал, что не прочь был бы шагнуть за грань слов восхищения. Ретта эти заигрывания ничуть не смущали, но он никогда не оставлял жену наедине с другими мужчинами.

В Новом Орлеане лишь подмигивали в ответ на поведение, которое в Атланте дало бы пищу для пересудов на многие дни. Скарлетт могла тут напиваться допьяна. Могла играть в девятку. И флиртовать столь отчаянно, что атлантские кумушки сочли бы ее манеру общения совершенно неприличной.

На воскресной службе в соборе Святого Людовика Ретт наклонился к супруге и шепнул на ухо столь непристойную шутку, что Скарлетт даже закашлялась. В самые торжественные минуты Ретт шутил, а посреди веселья оставался невозмутимым. Законотворчество саквояжников в Луизиане приводило его в восторг, он высказывал хвалы каждой руной норме и восхищался продажностью, будто царившее здесь безумие было естественным состоянием вещей.

Скарлетт обожала креольскую кухню. Как-то за обедом в ресторане у Антуана, когда она подцепила последнюю оставшуюся на тарелке Ретта устрицу, он предупредил:

Если ты растолстеешь, придется завести любовницу-креолку.

Скарлетт поискала глазами официанта.

— Закажем еще лангустов!

Ретт протянул через стол руку и погладил большим пальцем нежную перепонку между указательным и большим пальцами Скарлетт.

И та хрипло сказала:

— Больше не хочу. Скорее, Ретт. Давай вернемся в гостиницу.

Однажды Ретт нанял фаэтон покататься по дамбе возле речки, где с пароходов, пришедших по Миссисипи, все перегружали на морские суда. Поскольку федералы захватили Новый Орлеан в самом начале войны, город не был разрушен обстрелом и теперь стал самым оживленным из всех портов Юга. Грузчики, иммигранты из Ирландии, довольствовались платой в пятьдесят центов за двенадцатичасовой рабочий день. Они обитали в лачугах неподалеку от речного вала с изможденными женами и множеством крикливых грязных ребятишек. Неожиданно услышав речь с таким же акцентом, как и у отца, Скарлетт сжала руку Ретта.

— В чем дело, любовь моя?

— Обещай мне!.. О, прошу, обещай, что я никогда больше не стану бедна!