Ретт Батлер

Когда появилась бутылка, Батлер наполнил бокал Эшли, который тот осушил без промедления. Ретт снова наполнил бокал.

— Чрезвычайно изысканный шарф, — вернулся он к прежней теме, — Могу поклясться, что он гаванского шелка.

— Вы долго были на Кубе?

— Интересно, где ваша жена отыскала такой шелк?

— Мелани весьма изобретательна. Говорят, на Кубе красиво.

— Это остров, благословенный просторными пляжами и исключительно плохо обученными расстрельными взводами. Ваша жена — просто чудо. Если позволите, я бы назвал миссис Уилкс лучшей дамой всей Атланты.

— Мне ее будет страшно не хватать.

Глаза Ретта Батлера так и сверлили Эшли.

— Вы просто счастливчик, иметь жену столь же искусную, — показал он на шарф, — как и добродетельную.

Крупье крутанул рулетку. Шарик из слоновой кости побежал, пощелкивая, по кругу.

Эшли с самого начала войны не доводилось бывать в таком зале, где все приспособлено для удовлетворения мужских слабостей. Обстановка напомнила ему тот комфорт, для которого он был рожден. С улыбкой Эшли наклонился ближе к Батлеру.

Вы ведь были на последнем барбекю в Двенадцати Дубах, помните, как цвели сирень и кизил? Вы посетили тогда наш розарий? Все плантаторы округа Клейтон с завистью смотрели на Мамалюка, нашего скрипача. Этому негру вообще не пришлось трудиться на полях. Думаю, слуги развлекались на таких приемах даже больше нашего, — он покачал головой, — беззаботные, как дети.

По напряженной позе капитана Батлера Эшли понял, что ступил на опасную почву.

— У вас, как у чарльстонского джентльмена, должны быть, несомненно, сходные воспоминания. Барбекю, балы, скачки…

Ретт перелил шампанского в бокал Эшли и смахнул лишнее ладонью со стола.

— Лошади у моего отца были невыразимо прекрасны.

Мы, Батлеры, ели с тарелок французского фарфора приборами из английского серебра, а на Броутонской плантации цвели совершенно умопомрачительные азалии. — Ретт поднял бокал для тоста, — Уилкс, вы когда-нибудь секли слугу? Своей рукой, я имею в виду. Секли ли вы кнутом человека?

— Сек ли я слугу? Зачем? Нам и не приходилось. Не помню, чтобы отец сек негров. Я помню только доброе отношение.

— А что вы делали с «непокорными» неграми? Продавали их?

В памяти всплыло воспоминание из детства: плачущая негритянка обнимает колени отца, а телега торговца рабами увозит ее мужа.

Эшли будто лишился дара речи. Слышалось только позвякивание бутылок — бармен пополнял ряды на полках.

Майор кашлянул и промокнул губы салфеткой.

— Говорят, весной на нас федералов поведет Грант. Моя рота сократилась до десяти человек, а полк до шестидесяти… Я страшусь за нашу Конфедерацию.

Ретт разглядывал своего гостя, словно хищник добычу.

— Скажите, майор Уилкс, вот вы человек культурный, воспитанный. Не страдали ли вы когда-нибудь от сомнений? Не ворочались ли во сне, мучаясь вопросом — любит ли она меня? А люблю ли ее я сам? Просто удивительно, сэр, как мало отличаются страстные желания взрослого человека от мучений школьника, которого бросает то в жар, то в холод.

— У меня не было большого опыта с женщинами.

— У меня был. И доложу вам, все женщины не меньше отличаются друг от друга, чем роза от петунии или моргай от американского рысака[37]. Каждая совершенно уникальна.

— И каждая достойна любви?

— Вряд ли выбор тут за нами. Не мы выбираем, кого любить, любовь выбирает нас.

Эшли нахмурился.

— Но, сэр, много счастливых браков заключено по сговору. Не думаете ли вы, что можно научиться любить?

Ретт откусил кончик сигары, выплюнул его на пол и зажег спичку.

— Нет, майор, не думаю. Большинство мужчин и женщин всю жизнь живут, так и не познав любви. И подделку принимают за настоящее чувство. Большинство путают подернутые пеплом угли с бушующим пламенем.

Эшли Уилкс откинул крышку часов.

— Локомотив должен уже скоро прибыть.

— Погодите немного, майор Уилкс. Времени еще достаточно, к тому же здесь тише. Как я понимаю, вы повздорили с Эндрю Раванелем.

Эшли спросил:

— Разве не ужасно федералы поступили с полковником Раванелем?

Ретт фыркнул.

Посадив гордого полковника в тюрьму как обычного конокрада? Должен сказать вам, сэр, — Эндрю повезло, что он простой заключенный в исправительном заведении.

Федералы относятся к преступникам намного лучше, чем к пленным мятежникам. Мне говорили, вы жаловались на Эндрю генералу Брэггу.

— Брэгг — придира и дурак.

— Не стану спорить, так и есть, — протянул Ретт, — И в чем же состояла жалоба?

Эшли тронул бокал, и Батлер долил ему.

— Я записался в его бригаду добровольцем.

— Труба зовет, славные подвиги и все такое?

— Послушайте, Батлер, я нахожу вашу манеру почти оскорбительной.

— Мои извинения. Так вы были офицером по личному составу у Эндрю…

— Вы знали Эндрю Раванеля по Чарльстону?

— Мой одноклассник. В прежние времена я сделал бы ради него что угодно. Так в чем состояла жалоба?

Эшли произнес:

— Полковник Раванель — не джентльмен.

— У Эндрю и самого были сомнения на этот счет.

Эшли посмотрел на свои руки.