Реубени, князь Иудейский

Он предлагает отдать ему доклад, чтобы доставить его королю в Альмерим. Но едва ему удается судорожно выжать из себя эти слова и получить доклад, как он бросается на колени перед саром. К мужественной музыке зазвеневшей шпаги примешивается странный звук опьяненного восторга, почти женской страсти, необузданной, забывшей о всякой предосторожности.

— Вы мой повелитель, а я пред вами один из рабов ваших.

Реубени уже успел привыкнуть к подобным сценам дикого, необузданного обожания. Его впечатлительность притуплена подобными встречами. Но почести, оказываемые ему знатными придворными строго церемонной Португалии, производят на него особенно странное впечатление. Все же он сохраняет полное спокойствие и холодно, как всегда, отвечает:

— Пожалуйста, встаньте! Я к вашим услугам.

Юноша овладел собой и поднялся.

— С тех пор, как вы появились у нас в стране, господин мой и повелитель, я видел во сне страшные видения. Я хочу рассказать вам все, как было.

Он грациозно садится. Даже в волнении его не покидает аристократическое изящество. Его манеры отличаются законченной непринужденностью. Это совсем не поведение безумца, а человека свободного и благородного происхождения, которому ни в чем не приходится себе отказывать и который всегда следовал влечениям своего сердца. Рядом с бледной сжавшейся, высохшей фигурой Реубени резко выделяется буйно расцветающая красота его гостя. Свежее смугло-розовое лицо, упрямое, с красиво очерченными полными губами; очень белый лоб под шелковистыми вьющимися каштановыми волосами, лоб, который словно светится от чистоты его простых и решительных мыслей. И точно так же светятся большие детские карие глаза. Они смотрят ласково, в жадном ожидании.

— Господин мой и пророк, наконец, я в руках царя царей благодаря его посланцу Давиду Реубени.

— Я не посланец Божий и не мудрец, — равнодушным, усталым голосом возражает Реубени, — и я не пророк и не сын пророка. Я грешный человек, более грешный, чем кто бы то ни было, воин, покрытый кровью, убивший сорок человек своих врагов…

Пирес вскрикивает в порыве нетерпения. Он испытывает то невероятное душевное напряжение, которое растапливает, как воск, все возражения и как бы беспрепятственно проникает в сущность вещей.

— Так убейте же меня, если считаете недостойным служить вам, потому что мне следует по закону тридцать ударов плетью перед синедрионом.

Реубени делает слуге знак, чтобы тот удалился. Он догадывается, что перед ним маран. Мараны встречаются на самых высоких должностях в королевстве. Эти «conversos» или «анусим» — «принужденные», которых при короле Мануэле принудили креститься, боязливо соблюдают внешние обряды христианства, но в доме у себя они держат еврейскую книгу, по которой тайно молятся. Пугливость, недоверие характеризуют каждый их шаг, потому что по первому же доносу они могут очутиться перед судом. Но Диего Пирес, по-видимому, по характеру своему не принадлежит к этим пугливым людям. Не обращая внимания на то, что слуга еще не вышел за двери, он продолжает:

— Я жил в мрачных шатрах Кедара, а теперь примите меня к себе, в лоно ваше.

Сар, недовольный, приказывает ему молчать, закрывает окна, смотрит, не подслушивают ли у двери. Затем он быстро предупреждает дальнейшие признания.

— Чего вы хотите от меня?

Пирес тихо складывает руки молитвенным жестом и покорно опускает их на голову.

— Я ничего не хочу, кроме как быть сожженным на святом алтаре, быть принесенным в жертву Всевечному Богу нашему.

И столько блаженства в этом прекрасном лице, что у Реубени застревают в горле ругательства, которыми он привык осыпать маранов.

— У меня нет вестей для тебя, — говорит он едва слышным голосом, так что юноша даже не может разобрать этого.

— А теперь я расскажу вам мой сон, — доверчиво торопится высказаться Пирес, охваченный жаждой спасения и утешения.

Реубени, уже успевший овладеть собой, знает, чем это кончится.

— Когда вас крестили? — прерывает он кавалера. Ничто не бывает ему так тягостно, как сны и рассказы о них. Сам он давно уже не видит снов. От снов можно отвыкнуть, если сурово приучать себя. И он хочет поскорей положить конец этой беседе.

Пирес с верой вскидывает светящиеся глаза на Реубени.

— Вы один можете дать мне истолкование…

Реубени сидит у письменного стола и нетерпеливо перелистывает бумаги.

— Я пришел не с чудесными знамениями и в каббале я ничего не понимаю. Я явился сюда как скромный посол государства к повелителю другого государства и занимаюсь заключением союзов и государственными делами.

Охваченный пылом, Пирес не обращает внимания на отказ.

— Вы спросили, когда я был крещен. Тем самым вы назвали весь мой позор. Срамота Египта на теле моем. Я совсем не обрезан, не принят в союз Авраама, потому что я был крещен немедленно после рождения.

Он дрожит от отвращения, словно одно упоминание об этом факте грязнит его.

Реубени с недоумением смотрит на него. Как чужд ему такой фанатизм! Действительно, у него нет ничего общего с непрошеным гостем.

— Проклятый страх помешал моим родителям исполнить надо мной веление Закона.

— Родителей не проклинают.