Реван

Молнии отняли у старика весь запас сил. В нем уже не пылал огонь темной стороны, остались только тлеющие угольки. Увидев, что Скордж жив, член Темного совета понял, что сможет выжить, только если обманом убедит его перейти на свою сторону. С помощью слабого эха Силы, подкрепив его лестью, он старался подчинить Скорджа себе, на время усыпить его сознание. Но даже на этот предпринятый от безысходности шаг его не хватило.

Искусный блеф почти достиг цели.

– Твои слова – пустышка, Зидрикс. Как и ты сам.

Скордж с мрачной решимостью шагнул вперед. Зидрикс было поднял меч, но Скордж ударом своего клинка с легкостью отодвинул его в сторону. Удара хватило, чтобы оружие вылетело из немощной старческой хватки. Лезвие погасло, когда рукоять ударилась о камень у их ног.

Зидрикс отшатнулся. Он больше не притворялся: на его лице были написаны страх и отчаяние.

– Прошу тебя, повелитель Скордж! Я дам тебе все, что захочешь, – рабов, богатство, власть…

– Власть? – презрительно фыркнул Скордж. – У тебя ее нет. Не тебе ее предлагать.

Его клинок наискось прошел через грудь Зидрикса, разрубив того от плеча до бедра.

Из горла вырвался сип, и Зидрикс завалился назад. Ужас застыл в его взгляде, устремленном на сталактиты на потолке пещеры.

Зная, что Найрисс потребует доказательство смерти, Скордж наклонился и свободной рукой взялся за прядь старческих волос. Затем он стал медленно перерезать мечом горло члену Темного совета: сияющий клинок прижигал рану, пока он аккуратно отделял голову от тела.

Скордж оставил тело Зидрикса – как и два трупа его учеников – в пещере и побрел обратно к выходу на поверхность. По пути его мысли все время возвращались к словам Зидрикса о Найрисс.

Старец, конечно, лгал, но любая ложь всегда основана на правде. Не исключено, что Найрисс действительно использовала его. По крайней мере, он допускал, что она что-то от него скрывает.

Спросить ее напрямую – значит зря потратить время. К счастью, были и другие способы узнать правду.

Что бы ни ждало его впереди, решил Скордж, настало время поговорить с Сечелом с глазу на глаз.

Глава 11

Реван поежился от холода. Малак позади него что-то сказал, но неистовый ветер, свистевший над плато, заглушил его слова.

– Что? – проорал Реван.

– Ты уверен, что это здесь? – крикнул Малак.

– Здесь, – кивнув, ответил Реван. – Я чувствую.

– Может, надо зайти с другой стороны?

Реван бросил короткий взгляд на соседнюю вершину, едва различимую за бушующей пеленой снега. Она ничем не отличалась от той, на которой они стояли: высокий, узкий столп иссеченного ветром снега и льда возвышался над поверхностью Реккиада на несколько километров и венчался ледяным плато.

– Вот здесь, – уверенно повторил Реван. – Вход где-то рядом.

Двое медленно обследовали открытое плато, пользуясь не только глазами, но и Силой.

– Сюда! – прокричал Малак. – Вот он!

Вздрогнув, Реван очнулся от сна; мысли лихорадочно заметались в поисках знакомых ориентиров. В термопалатке, которую он делил с Кандерусом, было холодно. Утепленная подкладка частично задерживала холод, но ночные температуры были настолько низкими, что Реван замерз даже в двух комплектах одежды и спальном мешке.

Как только глаза привыкли к мягкому свету небольшого обогревателя, стоявшего в центре палатки, Реван смог различить детали обстановки. Плотно укутавшись в свой спальный мешок, рядом храпел Кандерус.

Реван стал прокручивать в уме события прошлой ночи.

Он надеялся, что Кандерус расскажет чуть больше о своем браке с Вилой, после того как она в гневе покинула хижину, но мандалорец не поднимал эту тему. Несмотря на свое любопытство, Реван не стал настаивать. Вместо этого они провели остаток ночи, празднуя возвращение мандалорца к своему народу. Эдрик вместе с остальными травил бесконечные байки о молодости Кандеруса. Его сражения и победы над превосходящим противником стали в клане Ордо сродни легендам.

А еще хозяева принесли много кри’джи – горького мандалорского эля. Не желая быть чужим на празднике, Реван пил это пойло наравне с остальными. Мерзкий напиток укладывал похлеще хорошего апперкота: такого жуткого похмелья у Ревана не было с самой брачной ночи. Его голова раскалывалась, глаза были затуманены, а во рту был такой привкус, словно он жевал мех банты. Он бы дрых и дальше, если бы не приснившийся ему сон.