Интеллигенция, наводнившая полуостров, пришла в ужас, мигом припомнив «красный террор». Однако после того как наиболее яростные критики принудительно отправились кто на «каторжные работы», а кто и на виселицу как «большевицкие агитаторы», фронда закончилась – суровый приказ о наличии справки нахождения на работах был обязателен для всех жителей. А подделка сей милой бумаги для изготовителя и покупателя означала только практически неминуемую гибель для таких ловкачей – следовал арест, потом короткая проверка и, как неотвратимое следствие, короткий путь до архитектурного сооружения из двух столбов с перекладиной, на которых качались веревки с петлями в качестве орнамента.
Жалобы на самоуправство и жестокость Слащева в адрес главнокомандующего ВСЮР барона Врангеля привели к совершенно обратному результату. Они отсылались обратно и написавшего их человека ставили перед выбором – или вместе с семьей убраться в эмиграцию, в пропитанный нищетой и миазмами Константинополь, или отправиться на занятую большевиками территорию. Где ожидала более страшная участь – с «социально вредным и опасным буржуйским элементом» и «лишенцами» (то есть лишенными всех политических прав и скудного пайка) там не церемонились. Именно немедленная высылка всех недовольных и оказалась той страшной угрозой, с помощью которой Слащев «встряхнул» Крым. Теперь задача его обороны стала делом рук каждого, в самом что ни на есть прямом смысле.
Население полуострова фактически удвоилось за счет беженцев, везде царствовал повсеместно если не голод, то недоедание. Выдаваемый паек крайне скудный – мелкая соленая рыбешка хамса (благо ее в водах ловилось чрезвычайно много, а соль добывалась на Сиваше открытым способом) и несколько сухарей – обычный для множества людей рацион. Военным и служащим казенных учреждений было немногим лучше, все же выдавалось жалование, пусть и скудное. Иногда, а теперь более часто они получали английские консервы и свежевыпеченный хлеб из кубанской муки, что доставляли в Севастополь транспортами из Новороссийска или Темрюка.
Что же говорить о несчастных беженцев – паек был единственным средством для спасения и себя, и семьи, а получить его без справки об отбытии принудительных работ было невозможно. Так что вопрос нехватки рабочей силы, что в феврале стоял очень остро, сейчас уже полностью снят. Тысячи людей возводили укрепления на Перекопе, Сиваше и Чонгаре, дополнительно в тылу первых двух районов возводился еще один, Юшуньский. Плюс Арабатская стрелка – там к самому берегу, как недавно узнали, вообще канонерскую лодку «Донец» подвели и посадили на мель, превратив корабль в бронированный форт.
Такими же фортами, только подвижными, должны стать для Перекопа танки 4-го отряда. Экипажам поставлена задача атаковать красных, если те прорвут главную позицию – старинный вал и ров, что преграждали путь в Крым веками. Сейчас позиции усиливались траншеями, заграждениями из колючей проволоки, волчьими ямами и фугасами из морских мин. Дополняли оборону многочисленные пулеметные и орудийные точки, закрытые корабельной или броневой сталью. Благо подорванных англичанами в Севастополе броненосцев хватало, как старых корабельных и береговых орудий, на которые не позарились интервенты. И даже большевики не обратили внимания на это во время своего короткого владычества. Имелись также большие запасы пороха, взрывчатки и снарядов – морской арсенал уже два месяца беспрерывно, днем и ночью, готовил боеприпасы и крепостные фугасы.
- Господа, отдых закончен, - Трембовельский с сожалением отбросил окурок папиросы. Сегодня нужно закончить запасной капонир для огромного ромбовидного танка, а вырыли едва половину укрытия. Поручик прислушался к стонам и веселым матеркам – уныния в его экипаже не было ни на грош. Танкисты уже прекрасно осознали значение своего танка в такой позиционной войне. Атака бронированного чудовища обращала в бегство сотни красноармейцев, что пройдя с большими потерями через плотный заградительный артиллерийский огонь и убийственную фланкирующую стрельбу из пулеметов, нарывались неожиданно для себя на грохочущих монстров, броня которых не пробивалась из трехлинейной винтовки даже в упор.
- Хорошо копать, почти как курорт! Никто не стреляет, тишина кругом царит, только удары кирок и лязг лопат!
- Вы прямо поэт, князь!
- Боюсь, господин капитан, что я из танкиста превращусь в крота!
- Не стоит опасаться, вы не один такой будете!
Громкий смех офицеров встряхнул сгустившийся над землей горячий воздух, а Трембовельский с тоской в глазах посмотрев на ороговевшие мозоли ладоней, еще неделю назад бывшие кровавыми, а теперь совершенно мужицкие, привычно на них поплевал, сжимая черенок лопаты…
Нижнеудинск
командир 2-й Сибирской стрелковой бригады
генерал-майор Камбалин