Реванш (ЛП)

— Но когда я вот так просыпаюсь, пап... это чувство длится недолго. Мне требуется меньше минуты, чтобы вспомнить, как дышать снова, а затем… — я наклоняюсь, чтобы оказаться в поле его зрения, чтобы он мог видеть, что я улыбаюсь и что это действительно так. — Затем я вспоминаю, что все это уже позади, и все осталось в прошлом. Да, очень трудно проводить много времени в школе. И да, бывают моменты, когда я так чертовски зла, что мне кажется, что сейчас взорвусь. Но есть гораздо больше моментов, когда я с тобой или с Алексом, когда на меня вообще ничего не влияет. Теперь я чувствую себя непобедимой в половине случаев. И это? Это просто замечательно. Я не говорю, что когда-нибудь смогу забыть то, что со мной сделали, или что я просто пройду через это и наступит день, когда я даже не буду больше об этом думать. Это было бы ложью.

— То, что случилось со мной... это травма. Мое тело исцелилось от неё, но я думаю, что этот шрам навсегда останется в моей душе. Но шрам — это доказательство исцеления. Шрам — это свидетельство силы. Я больше не стыжусь этого. Это часть меня, и я часто задумываюсь, как принять все эти разные, отдельные части себя, какими бы уродливыми или извращенными они ни были, потому что они делают меня тем, кто я есть, верно? Я в порядке, пап. Я клянусь. Когда ты слышишь мой смех, когда ты видишь мою улыбку, это реально. Это и есть истина. Всегда. Понимаешь?

Папа откидывается на спинку диванчика, отнимает руку от чашки с кофе и прижимает ее к своему солнечному сплетению. Его волосы гораздо темнее моих. И глаза у него тоже темные. Когда-то мне было так чертовски обидно, что я не похожа на него. Мне никогда не казалось правильным, что я больше похожа на маму, с таким же цветом волос и такими же серо-голубыми глазами, с таким же цветом лица, с таким же слегка вздернутым носом. Мне всегда казалось, что если бы я была больше похожа на него, то каким-то образом принадлежала бы ему больше. Я больше так не чувствую. Я знаю, что принадлежу ему, как знаю, что солнце встанет на востоке и сядет на западе. Мне не нужно видеть его глаза, смотрящие на меня всякий раз, когда я смотрю в зеркало, потому что я поняла, что хочу быть похожей на него в других, более важных вещах.

Он добрый и сильный. Этот человек может делать практически все, что ему вздумается. Он неумолим, когда решает что-то сделать. Он сделал бы все, чтобы помочь кому-то, если бы они нуждались в нем. Он умеет по-настоящему слушать, когда кто-то говорит, а не просто вбрасывать в разговор случайные слова. Я не была рождена ни с одним из этих качеств, закодированных в моей генетике, но мой отец показывает мне каждый день, что есть выбор, который я могу сделать, и это приведет к тому, что я стану лучшим человеческим существом из-за этого.

Я уже знаю это, чувствую уже много лет, и чертовски горжусь тем, что он мой старик. Время от времени я думаю, что и он может гордиться тем, что я его дочь. Это тайное подозрение подтверждается, когда он снова заговаривает.

— Ты замечательная молодая женщина, Сильвер Париси. Ты это знаешь? — говорит он мне.

— Конечно, — чопорно отвечаю я, слегка кланяясь ему. — Я одна на миллион.

— Тебе никогда не следовало иметь дело с этим дерьмом в одиночку. Я не могу выразить, как мне жаль, что ты не смогла прийти ко мне. Мне очень неприятно, что ни твоя мама, ни я не заметили, что в тебе что-то изменилось. Ни один из нас не получит награду «родитель года» в ближайшее время. Это было просто чертовски позорно.

— Все в порядке, пап. Правда. Я могу дразнить тебя тем, что ты стар, но я знаю, что ты все еще молод. Ты хочешь жить своей жизнью, а не просто быть чьим-то отцом. Ты имеешь на это право. Ты работал над своей книгой. Мама была…

Мама была занята тем, что завела интрижку и трахала до полусмерти своего босса.

Я вздрагиваю и закрываю глаза.

— Не имеет значения, что делала мама. Теперь я в порядке, и это все, что имеет значение, верно?

Папа ерзает на стуле, наблюдая за мной с минуту. Он допивает остатки кофе и ставит кружку на стол между нами.

— Это все из-за него, да? Моретти? Именно из-за него ты в порядке.

— О Боже!

Он ухмыляется.

— Что?

— Я действительно не хочу говорить с тобой об Алексе.

— А почему нет?

— Когда девушка разговаривает с отцом о парне, с которым встречается, все неизбежно меняется к худшему. Я не могу думать ни о чем более тревожном, чем то, что ты сейчас пытаешься завести разговор о безопасном сексе.

Он смеется, один единственный лающий смешок, и я понимаю, что впервые слышу этот звук, кажется, за несколько месяцев. Какое облегчение знать, что он все еще способен на это.