В довершение всего 11(23) декабря 1811 года в состав Великого Княжества была передана Выборгская губерния, включавшая в себя земли, отошедшие к России по мирным договорам 1721 и 1743 годов[1097]
. За несколько десятилетий пребывания в составе Российской Империи она значительно обрусела. Как вспоминал Ф.Ф. Вигель, побывавший в Выборге незадолго до его присоединения к Великому Княжеству: «Наружность его мне довольно понравилась; я мог почитать себя в одном из петербургских предместий, тем более, что на улицах встречал я почти один русский народ и слышал один русский язык. Также как и в Нейшлоте, во всех других малых городах Старой Финляндии, Карелии или Саволакса, все главные лица от купеческих и мещанских выборов были из русских»[1098].Также весьма показательно рассмотренное 6 апреля 1812 года Комиссией финляндских дел ходатайство ландсгевдинга (губернатора) Выборга. Губернатор просил назначить к нему переводчиков с русского языка, поскольку «большая часть жителей оной губернии никакого кроме русского языка не знает»
[1099].Стоит ли удивляться, что председатель Комиссии финляндских дел бывший шведский генерал и приятель покойного шведского короля Густава III Г.М. Армфельт предпринял энергичные меры, чтобы как можно быстрее удалить из губернии русских чиновников и вообще всё, что там напоминало о России. При этом он заявил: «должно стараться отделаться от варваров
(т. е. русских — И.П.) и на их место посадить людей с либеральными принципами»[1100].В сегодняшней России слово «либерал» давно и заслуженно превратилось в ругательство. О том, как выглядели тогдашние люди с либеральными принципами, долженствующие заменить «русских варваров», можно судить по уже цитировавшемуся мной дневнику Элеоноры Фальк:
«Из глубины Тавастланда и Эстерботнии вытаскивались теперь старые добренькие чиновники, которыми легко было управлять токующим тетеревам; они были отрешённые от службы шведские майоры и полковники, которые во время шведского владычества были сосланы сюда. Они теперь управляли законами и казной, хотя они в законах не больше смыслили, чем четвероногие в воскресении, но очень хорошо разумели значение казны для собственного своего кармана. Они добывали себе пенсии, состоя ещё на службе при полном жаловании, столовых деньгах; в качестве важнейших представителей государства, добывали себе прогонные деньги на заграничные поездки для лечения своего слабого пьяного здоровья; они добывали жалованье исполняющим их обязанности, в то время как сами проживали не только свои огромные оклады, но и наследство своих детей. Ко всему этому они выпрашивали для своих жён — ещё при жизни мужей — пенсии на булавки, не считая их старых управляющих и работников, коих также обязана была оплачивать казна
»[1101].И действительно, «значение казны для собственного своего кармана»
финляндские чиновники уразумели очень даже хорошо. Например, когда в Великом Княжестве производился обмен шведских денег на русские, местные губернаторы так и норовили не представить отчётов по присылаемым им денежным суммам. Как правило, это сходило им с рук. Лишь один из них за подобное «упущение» лишился должности[1102]. Другому губернатору сам Армфельт дал следующую характеристику: «это дурное существо ничто не может ни трогать, ни ободрять»[1103].