Реванш Сталина. Вернуть русские земли!

Могла ли Красная Армия добиться в августе 1920 года полной победы, т. е. советизации Польши, как об этом мечтали большевистские лидеры? Однозначно нет. Как показали события, большинство польского населения осталось равнодушным к коммунистическим идеям, предпочтя им идею национального реванша. Даже взятие Варшавы привело бы лишь к вступлению в войну на польской стороне армий Венгрии и Румынии, а в перспективе и к открытому военному вмешательству Англии и Франции.

Зато добиться выгодного мира с Польшей было более чем реально. Вина Тухачевского не в том, что он не сумел взять Варшаву — в сложившейся ситуации это было, скорее всего, невозможно. И даже не в проигрыше им битвы — весной 1920 года советские войска тоже потерпели поражение, однако поляки не сумели при этом уничтожить ни одной нашей дивизии[404]. Однако Тухачевский не просто проиграл — его войска в буквальном смысле прекратили своё существование. В результате оказались перечёркнуты все плоды одержанных летом 1920 года наших побед и с Польшей пришлось заключать позорный мир, отдавая ей огромные территории Украины и Белоруссии.

Впрочем, не следует думать, будто побуждаемый национальными чувствами поляк Тухачевский учинил сознательное вредительство. Будущий маршал относился к породе людей, готовых ради карьеры мать родную продать. А перспектива «мировой революции» в случае победы над Польшей открывала перед ним прямо-таки головокружительные возможности, не идущие ни в какое сравнение со службой «исторической родине». Однако вред, нанесённый нашей стране его некомпетентностью и авантюризмом столь велик, что по справедливости Тухачевского следовало бы расстрелять не в 1937, а ещё в 1920 году.

Продвигаясь на восток, польские войска грубо попирали международные нормы ведения войны, чиня массовый террор, подвергая мирное население грабежам и издевательствам.

Как вспоминал ставший в 1930-е годы министром иностранных дел Юзеф Бек: «В деревнях мы убивали всех поголовно и всё сжигали при малейшем подозрении в неискренности. Я собственноручно работал прикладом»[405].

После захвата 5 марта 1919 года Пинска комендант польского гарнизона приказал расстрелять на месте около 40 евреев, пришедших помолиться в местную синагогу. Позднее он оправдывался тем, что якобы принял их за собрание коммунистов. Кроме того, был арестован и частично расстрелян медицинский персонал городского госпиталя. Поскольку Пилсудский смотрел снисходительно на подобные художества, оправдывая их «нервным напряжением офицеров в боях с большевиками», в результате пинский комендант не только не был наказан за свои «подвиги», но и получил повышение[406].

По свидетельству представителя польской администрации на оккупированных территориях графа М. Коссаковского: «Бывший начальник штаба генерала Листовского, когда при нём рассказывали, как мозжили головы и выламывали конечности, нехотя отвечал: "пустяки". Я видел такой опыт: кому-то в распоротый живот зашили живого кота и бились об заклад, кто первый подохнет, человек или кот»[407].

В присутствии того же генерала Листовского застрелили мальчика лишь за то, что тот якобы недобро улыбался[408].

Отступая под ударами Красной Армии, польские войска вымещали злобу и на «неодушевлённых предметах». Так, при оставлении Киева ими был взорван собор Святого Владимира с фресками Васнецова.

Особенно трагичной была судьба попавших в польский плен. По данным исследователя М.В. Филимошина, всего в 1919–1920 гг. в польском плену оказалось 165 550 красноармейцев. Из них 83 500 погибли от голода и зверских пыток в польских концлагерях[409].

Недобросовестно манипулируя цифрами, современные польские историки пытаются существенно занизить это количество. Как правило не учитывается, что далеко не все из пленных попадали в лагеря. Между тем вот что записал, к примеру, 22 июня 1920 года в своём дневнике Казимир Свитальский, бывший в то время личным секретарём Пилсудского: «деморализация большевистской армии посредством дезертирства на нашу сторону затруднена в результате ожесточённого и беспощадного уничтожения нашими солдатами пленных»[410].