Реверс

Пока опер волок Димку тёмными длинными коридорами, ни одна живая душа им не встретилась. Если вздумает мордовать, кричи не кричи, хрен кто услышит. Двери в кабинете толстущие и двойные к тому же. Настоящий застенок!

— Где был прошлой ночью? — спросил рубоповец, щёлкая одноразовым «Крикетом».

Жадно воспламеняясь, затрещал табак пересушенной сигареты.

Услышав вопрос, Димка приободрился, потому как знал ответ.

— Так дома у Надюхи. Спросите, она подтвердит.

— Я лучше у матери её спрошу и у бабки. Я думаю, надоел ты им хуже грыжи за две-то недели. Думаю, они быстро туфтовое твоё алиби развалят.

Помыкалов обескуражено засопел. Как же он не подумал про Надькину матуху, да про ведьму баушку? Они ж впрудят только в путь!

— Чего пыхтишь? Не пыхти, жиган! Бери листок, ручку, пиши явку, пока Павел Викторович добрый. Статья не тяжкая, получишь пару лет. Плюс сколько не досидел. Сколько хозяину-то оставил?

— Год, три месяца, — через губу процедил Димка.

— Частично сложат, на круг выйдет два с половиной. А вздумаешь бычить, четыре годика огребёшь. Мне лично монопенисно, сколько тебе чалиться… Понял, нет?!

— Доказывайте. Ничё писать не буду. Сроду не кололся.

Паша снова саркастически посмеялся:

— Ну, ты клоун! Брось, Димон, корчить честнягу. Тебе не идёт! Такой букет… Разбойник, гляжу, даже был, а вышел по УДО? Козьей тропой?

— Теперь — не раньше. Половина сидельцев до звонка откидывается.

— Но в самодеятельности выступал?

— Не в падлу. Повязку, главное, не надевал.

— Ой ли? Проточковать-то элементарно, жиган. Брякну утром куму в «четвёрку». Мы с Васильичем по корешам, он тебя аттестует по полной.

По реакции клиента Комаров видел, что выбрал верную тактику.

— Не надо куму, — насупился Помыкалов. — Ну, помог раз-другой. Со всяким может случиться. Чистуху напишу. Но только за себя. Сдавать никого не буду. Один за забор лазил. Отвечаю!

Паша подумал изумлённо: «Какой редкостный мудак попался. Он ведь знает, что подельника сторож повязал. Как же он мог один лазить?»

Пока Димка корябал заявление на имя прокурора, майор разбудил телефонным звонком следователя Озерова:

— На пенсии отоспишься, Данила-мастер! Собирайся, дежурка за тобой выехала.

Озеров на тревожный звонок отреагировал толерантно, словно с постели подняли кого-то постороннего. Закодировавшись от пьянства, он весь период ремиссии (длившийся уже более года) вкалывал с огоньком. Вернул себе доброе имя, стряхнул репьи дисциплинарок. Получил, наконец, капитана. При открытии вакансии старшего следователя числился первым кандидатом на повышение.

Чужой пример взбодрил Пашу: «Ушастый смог, а я чем хуже? С синькой ещё труднее подвязать, чем с автоматами».

Прикативший через полчаса следователь без вопросов выписал протокольчик в порядке статьи 91 УПК РФ.

Комаров отвёл задержанного в ИВС и поспешил домой. Нужно было успокоить родных наглядной демонстрацией адекватного себя. Сполоснулся по пояс, поел и снова ринулся в бой. Передвигался он, кстати, на общественном транспорте. Своя «Skoda» до сих пор ремонтировалась после аварии, а служебную машину Булкин отогнал в гараж УВД области для списания.

В маршрутке у опера возникла попутная идея, и он сошёл на Кирова. Здесь, в угловой двухэтажке с обшарпанным фасадом проживал Зингер. Пять минут Паша насиловал кнопку дверного звонка, трели которого способны были поднять мёртвого. Однако в жилище никто не отозвался.

«Это ж-ж-ж неспроста», — констатировал в таких случаях Винни-Пух, и Комаров, следуя его заветам, накинул решившему поиграть в прятки Зингеру дополнительный штрафной балл.

Затем рубоповец наведался по месту прописки Помыкалова. «Обрадовал» мать двадцатитрёхлетнего рецидивиста, велев на скорую руку собрать передачку. Объяснять ассортимент не пришлось, женщина владела проблематикой.

Майор попросил обувь на смену кроссовкам, что были на Димоне. Такое поручение дал Озеров, планировавший назначить трасологию применительно к следам, сфотографированным в ходе ОМП.

— Да какая у него обувка? Рвань одна! Вон сапоги зимние крепкие, дутыши! — Клавдия Помыкалова понимала, что раз её беспутный сынок опять вляпался, до белых мух его не отпустят.

— Жарко в дутышах летом. Лучше тапки, — Паша узрел в обувнице пару стоптанных шлёпанцев. — Кладите в пакет.

Когда вернулся в УВД, следователь допрашивал Помыкалова в изоляторе. Пожилая очкастая адвокатесса, явившаяся по дежурству, тягуче зевая, просматривала объявления в газете. Димка что-то неохотно буровил.

Озеров оглянулся на скрип дверных петель. Комаров вздёрнул бородку, задавая немой вопрос: «Помочь?». Следак жестом обозначил, что всё пучком.

Старший опер поднялся к себе. Соратники по борьбе с оргпреступностью ещё не объявились. Это было на руку. Паша залпом опустошил купленную по дороге баночку энергетика «Red Bull». Пойло имело приторный вкус, голимая химия. Но пенять было не на кого.

«Знал, что брал. Лишь бы вставило!»

Напиток был безалкогольным, но Комаров не бросил пустую жестянку в мусорную корзину. Тщательно вытряхнул остатки жидкости и спрятал банку в сумочку, чтобы потом избавиться на улице.