Реверс

Тигран занимался минированием бронепоезда. Не веря, что сигнал радиовзрывателя дойдет до всех детонаторов сквозь слои брони, тянул провод в шелковой оплетке. Увидев вернувшегося Сергея, он посоветовал ему пока деться куда-нибудь и не маячить. А главное, ничего не трогать в командирской рубке.

Наверное, взрыватель находился там.

Сергей перешел в соседний броневагон, выключил свет, дождался, пока глаза привыкнут к темноте и сквозь бойницу стал смотреть в степь. Ничего там не было, кроме черноты. Ощупью добравшись до бойницы с противоположной стороны, он убедился, что и там чернота. Угадывалось лишь слабое свечение станции прямо по курсу, но увидеть станцию отсюда было нельзя. Спустя некоторое время взвилась очередная ракета. Сергей прильнул к бойнице и не обнаружил в степи никакого шевеления. По-видимому, сбежавший экипаж толокся на станции и не собирался в ближайшее время вернуть себе бронепоезд, учинив ночной штурм.

На всякий случай Сергей взялся за рукоятки пулемета и выпустил в черноту очередь.

– Чего сидишь в темноте и палишь зря? – спросил его вернувшийся Тигран, просовывая квадратный торс в дверь боком. – Свет зажги. Скучно?

– Ага… Что с минированием?

– Закончил. Молюсь, чтобы ночь прошла тихо. Чтобы там, – ткнул он пальцем в сторону станции, – не нашлось отчаянных голов. Знаешь, бывают такие уроды в комсоставе: положить кучу людей им не страшно, а доложить начальству страшно. Но будем надеяться. А утром у нас с ними выйдет совсем другой разговор, по-деловому поговорим… Спать хочешь?

– Пока нет.

– Тогда веди наблюдение. Я тоже буду.

Менее чем через полчаса пустого вглядывания в черную степь, изредка освещаемую очередной выпущенной Григорием ракетой, Сергей с неудовольствием осознал, что спать-то он хочет. И даже сильно!

Захотелось дать еще одну очередь. Это только матерым фронтовикам не спится, когда вокруг тихо; новичкам же – совсем наоборот.

Вместо пальбы Сергей сделал несколько приседаний. Опрометчиво попытался попрыгать и ушиб голову о потолок. Спросил, потирая шишку на темени:

– А что Макс, он правда немец из Гейдельберга?

– Правда.

– Почему же он служил в нашей фирме, а не в какой-нибудь своей, немецкой? Или там нет контрабандистов, ходящих в Центрум?

– Есть, как не быть, – сказал Тигран. – Только насчет службы – это ты брось. Мы не служим, мы работаем. «Фирма» – потому что сообща удобнее. Экипировка, подстраховка, то-се… Опять же база есть, не квартира какая-нибудь, как у одиночки. Клиника своя. Система реализации товара. Отдохнуть на базе можно, ничего не боясь… За все это можно стерпеть даже такого хряка, как наш Аркадий Михайлович. Остальные-то люди что надо, нет?

– Даже «крот»? – невинным голосом спросил Сергей. И, увидев, как напрягся инструктор по боевому самбо, поспешил сказать: – Ладно, это я так… Прости, дурная шутка. Меня не он интересует, меня Макс интересует. Почему он к вам… то есть к нам подался?

– Он одиночкой был, – сказал Тигран, остывая. – Это только со стороны кажется, что волку-одиночке хорошо, а на самом деле – так себе. И живут они меньше, чем стайные. Ну, сходит такой волк в Центрум пять, десять, а если очень везучий, то и двадцать раз, а дальше что? Финита. Намозолит глаза пограничникам, они с ним чикаться не станут. Сетона-Томпсона читал про волка Лобо?

– Читал когда-то.

– Все волки-одиночки так кончают. Думаю, Макс это понял, а может, стосковался по компании. Опять же Еву встретил… Только знаешь, что я думаю? Одиноким волком он был, им же в душе и остался. Вроде осел у нас, вид на жительство получил даже, у него ведь в Гейдельберге почти никого, только замужняя сестра… Поработал с нами, понял, что наша жизнь тоже не для него – и затосковал. Оттого и в Гомеостат ушел, что становиться снова одиночкой не хотел, а в «фирме» работать больше не мог. Даже несмотря на Еву. У них вроде любовь была сначала обоюдная, а потом какая-то односторонняя. Ему самому это не нравилось, вот он и ушел – за новым собой, за новой кашей в голове.

– У него что, каша была? – спросил Сергей.

– У всех в голове каша, – вздохнул Тигран. – Только из разных круп.

Начальник штаба Аламейского пограничного округа был поднят с постели глубокой ночью. Старый лакей по имени Пуфел (в доме его звали Фуфел) осторожно тряс хозяина за плечо. Проснувшись, начальник штаба хотел первым делом запустить чем-нибудь в Фуфела, но волевым усилием остановил руку, уже нашаривавшую какой-нибудь подходящий для метания в лакея предмет. Пришло понимание: что-то стряслось. За двадцать лет службы начальника штаба поднимали среди ночи лишь трижды; сегодня это случилось в четвертый раз.