Из Петра Ивановича будто выпустили воздух. Ему сразу стало понятно, отчего император так странно себя вёл. Видно, испытывал некоторые угрызения совести. Смешно и грустно… Если уж первое лицо государства негласно подписывает тебе приговор, тут уж возмущаться бесполезно.
– А как бы вы поступили на месте самодержца? – словно прочитав его мысли, спросил Бенкендорф. – Позволили бы пришельцу из будущего, владеющему важной секретной информацией, беззаботно разгуливать на свободе? А вдруг этот индивид в пьяном угаре проболтается о своём прошлом какому-нибудь иноземцу, а те его выкрадут и под пытками заставят рассказать всё то же самое, что он рассказал российскому императору! Не заточать же вас и впрямь в крепость до конца ваших дней. Да и где гарантия, что и оттуда не произойдёт утечки?
– Нет человека – нет проблемы, – пробормотал инспектор.
– Совершенно верно! Нет человека – нет проблемы. Надо запомнить… Итак, прежде чем я выстрелю вам в сердце – согласитесь, это намного милосерднее, нежели стрелять в лицо, – так вот, прежде чем я нажму на спусковой крючок, сделайте одолжение, передайте мне ваши часы. Механизм наверняка заинтересует наших механику-сов, а снимать его с покойника претит моей морали.
«Уж кто бы говорил о морали. Убийца!»
Протягивая Бенкендорфу свои Zenith, Копытман негромко поинтересовался:
– И как же вы объясните моё отсутствие Митьке? Да и Елизавета Кузьминична будет меня искать.
– А никак не объясню. Не того полёта птицы, чтобы я, генерал от кавалерии, шеф жандармов и Главный начальник III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии Александр Бенкендорф перед ними отчитывался.
В этот момент заморосил мелкий дождик, и из-за оседавших на линзах очков Копытмана капелек фигура целившегося в него человека приобрела слегка размытые очертания.
– Надеюсь, загробный мир – не выдумка попов и вы обретёте неземное блаженство в раю – ада для вас я не вижу. Да и мне, по вашим словам, осталось всего три года, глядишь, и меня архангелы вознесут, встретимся в Эдеме, всё ж я немало хорошего сделал для страны и народа…
– Предателям уготован последний круг ада.
– Да-да, я тоже читал Данте, – кивнул Бенкендорф. – Однако ж теперь, когда от нашего затянувшегося прощания рука моя начинает затекать, да и дождь не способствует разговорам на свежем воздухе, предлагаю вам закрыть глаза. Зажмурившись, мнится мне, не так страшно принимать смерть.
– Нет уж, – гордо вскинул голову Пётр Иванович, – я до последнего буду глядеть вам в глаза, пытаясь разглядеть в них хоть каплю человеколюбия.
– Вы просто позёр, через силу храбрящийся перед тем, как шагнуть в вечность. Но своим поведением вы вызываете во мне чувство уважения. Ценю! – С этими словами Бенкендорф нажал на курок и…
И ничего не произошло. Осечка!
– Donnerwetter![33]
Шеф жандармерии снова взвёл курок, и снова выстрела не последовало. Третья попытка также не принесла результата.
– Наверное, отсырел порох, – пробормотал Бенкендорф, с недовольной миной убирая пистолет обратно за пояс и деловито доставая из ножен клинок. – Что ж, придётся пролить чуток больше крови. Палашом было бы сподручнее, но и шпага, думаю, не подведёт.
В этот миг Пётр Иванович понял, что на горизонте замаячил шанс спасти свою пусть и не выдающуюся, но всё же вполне дорогую для него жизнь. И вместо того, чтобы гордо подставлять грудь под укол холодной стали, он сначала попятился, а затем резко развернулся и кинулся наутёк.
– Ах ты!.. – Досадливый возглас Бенкендорфа растаял в моросящем дожде где-то позади.
Так быстро Пётр Иванович бежал, наверное, когда в прошлой жизни так же удирал от своих убийц. Словно улепётывающий от лисы заяц, он петлял меж деревьев, умом сознавая, что немолодой глава тайной канцелярии вряд ли его догонит, а страх всё равно гнал его вперёд, в самую чащу, подальше от страшного Бенкендорфа и его смертоносной шпаги.
Глава 12
К ак долго он так бежал, прежде чем сделать передышку, Копытман затруднился бы ответить. Часов при нём теперь не было, а что касается направления, он мог бы, пожалуй, ориентироваться по солнцу, однако, хотя дождик и утих, небо по-прежнему оставалось затянуто тучами. Спасаясь от преследователей, он потерял фуражку, но в данный момент это казалось ему совершеннейшим пустяком. Немного отдышавшись, инспектор двинулся дальше, теперь уже скорым шагом, надеясь, что Бенкендорф не организовал за ним погоню.
Он окончательно потерял счёт времени. Часы, конечно, было жалко, но Пётр Иванович утешал себя цитатой из любимого им Артура Шопенгауэра: «То, что есть в человеке, несомненно важнее того, что есть у человека».
Он начал было смаковать эту мысль, но тут вдруг перед ним возникла стена слегка клубящегося тумана. Такого плотного, что, казалось, его можно было отрывать ломтями, как сладкую вату.
Пётр Иванович замер, посмотрел по сторонам, надеясь, что туман можно обойти, и, к своему изумлению, обнаружил, что теперь белая стена окружает его со всех сторон. Мало того, она медленно и неуклонно сжималась, словно кольца питона, готового задушить свою жертву.