Ревизор Империи

— Ничего, все нормально. Просто, если можно, вы лучше говорите, а я слушаю.

— Вот я хотела спросить, раз вы инженер, вы не только печатать можете, но и в устройстве разбираетесь?

— А что, надо починить?

— Нет, одна подруга просила разобраться, какие машинки лучше закупать. У нее муж имеет дело по торговой части, спрос на такие вещи растет, а опыта нет. Не поможете?

— Ну… посмотреть надо, каталоги изучить… Можно попробовать.

— Сегодня вечером не зайдете?

— К подруге? Нет, сегодня я занят. Завтра, если можно.

— Так я ей скажу. Зовут ее Глафира Матвеевна, я вам потом адрес ее черкну. А то она торопит, сделка какая‑то. А газеты у нас мало кто читает, хоть и грамотные. Вот радио появится, другое дело: там, говорят, как на граммофоне, музыка играет. Вот так сидишь, печатаешь, и музыку, чтоб настроение было.

— И мир представал в розовом цвете?

— Мир не может быть только черным или белым.

— Между черным и белым двести пятьдесят шесть оттенков серого.

Машинки дуэтом отбивали кейк — уок. Словно состязание двух пианистов, подумал Виктор.

Дзынь! — звякнула машинка.

Жжик! — перевод каретки (на машинках Ундервуда еще не было клавиши Enter — прим. Авт.)

Может, поднажать? — подумал Виктор. Нет, не надо, Клавочка еще ошибок наделает и уволят.

Дзынь! Жжик!

— Виктор Сергеевич, а как вы относитесь к футуристам?

— Мне стыдно признаться, но я латентный футурист.

— Ой, правда! Почитайте что нибудь!

"М — да, и зачем я это сказал."

— Понимаете, у меня любительские, так себе…

— Ну все‑таки. Интересно.

"Похоже, она теперь не отстанет. Придется импровизировать. Как у Андрея Некрасова — сидела птичка на лугу, подкралась к ней корова…"

— Ну, если вы согласны терпеть это…

— Согласна, согласна. Я слушаю.

— В когтях маршруток утомленных

Струят айфоны бледный свет,

И россыпь взглядов отрешенных

Мобильный грузит Интернет.

Пусть не зачеркнут, не забанен -

К чему букет извечных слов?

Я для тебя всего лишь спамер

В безмерном списке адресов.

И бесполезно ждать ответа

На необдуманный вопрос.

Мы просто выдумали лето,

Ты — понарошку. Я — всерьез.

Клавочка задумчиво взглянула в потолок, продолжая печатать.

— Похоже на Эдуарда Фьюжен. А что такое маршрутка?

— Н — ну, как бы это объяснить… Маршрутка — это образ жизни, айфон — образ мыслей, спамер — это профессия, а лузер — это судьба.

— А, понятно! Символизм.

— Клава, а кто такой Эдуард Фьюжен?

— Он иногда пишет в "Брянские ведомости". Псевдоним, на самом деле его зовут Евлампий Бовинский. Заинтересовались картинкой?

"А картинка и в самом деле занятная. Не было в русско — японскую дирижаблей. Значит, что? Значит, война с японцами позже."

— Да вот… Давно ли отгремели последние залпы?

Клавочка состроила гримаску удивления.

— Не знаю… Для меня тринадцать лет — это больше полжизни. Вам это кажется странным?

— Вы просто выглядите моложе.

— Ай, бросьте… А дирижабли тогда еще паровые были.

— Ух ты! Настоящий стимпанк.

— А критик Ходасевич считает, что введение неологизмов не является признаком никакой новой школы.

— Значит, не будем вводить.

— Ну почему же… Просто не знаю… Просто это можно как‑то иначе выразить. Вот.

И она начала неспешно декламировать с глубоким придыханием — "О, бездна тайны! О, тайна бездны!"

— Северянин?

— Да, он. В нем какая‑то другая, красивая жизнь.

Стукнула форточка от сквозняка. Виктор поднялся и запер ее на крючок: за окном шальной ветер взвихривал рыжую, кисловатую пыль, сбивал картузы с людей и гнал по небу низкие, рваные, налитые водой облака. Где‑то неподалеку послышались ленивые раскаты грома. Первая капля упала на квадратик стекла чертежного формата А4, на которые окно поделил переплет, хранивший легкий запах льняного масла. Да, это все только первые дни все ново и интересно… хотя перенеси эту Клаву в наше время, и ей тоже скоро все приестся.

Перед концом смены Виктор снова прошелся по заводу — оценить обстановку, возможности, заглянул в паровозный. То, что он увидел внутри, немного успокоило: цех был высокий, почти как ЦТП-2, в котором он работал на практике, с большими вымытыми окнами. Где‑то под небесами, ползали, наполняя пространство гулким воем, тяжелые мостовые краны, и цепи, вместо стальных тросов, грохотали, подымая огромные, склепанные из толстых листов, узлы. Привычной череды сцепленных друг с другом машин, передвигающихся по внутрицеховому пути, как по конвейеру, от одного участка к другому, не было; рельсы к большим воротам пролегали поперек цеха, и на них стояла недостроенная "Эшка", без будки и трубы, синея окалиной заклепок. Рядом в боевой готовности разлеглась листовая рама, ожидая, когда на нее водрузят котел. Молочно — белые бочки электрических светильников висели между колонн, грохот заклепочных молотков уже не так бил по мозгам, перемежаясь с визгом и скрипом металла, от которого, как от будущей скульптуры, отсекали лишнее резцы, усиливавшие точные движения руки станочника.

"Уже получше. А конвейер бы надо сварганить."