Ревизор: возвращение в СССР 23 (СИ)

— Ну, и что случилось? — спросил я. — Двоек нахватал?

— Нет, — удивлённо посмотрел он на меня, мол, ещё чего и стал заглядывать ко мне в переноску. — Это Андрюшка или Русланчик? — прошептал он, вглядываясь в личико.

— Это надо на затылок смотреть, а не на лицо, — рассмеялись мы с Загитом.

Родька уселся между нами на лавке, болтая ногами. Монотонность его движений навела меня на мысль, что он опять погрузился в свои невесёлые мысли. Расспрашивать больше не стал, было у меня ощущение, что он сам вот-вот должен начать разговор.

— А что бы вы сделали, если бы ваши знакомые что-то плохое сделали? — спросил он наконец.

— Смотря, что именно плохое, — переглянулись мы с Загитом.

— Ну, или ещё не сделали… А если б сделали?

— Например, что? — спросил я, удивленный этой путаницей в его словах.

— Да, пока, ничего… ерунда, — внезапно смутился Родька и поднялся. — Я домой.

— Пока…

Не влип бы во что-нибудь нехорошее, — подумал я, озадаченно посмотрев ему вслед.

— Маленькие детки, — перехватил Загит свою переноску. — Маленькие бедки. А представляешь, у тебя таких двое будет?

— А четверо каково? — многозначительно взглянул я на него.

— О-оо! Такое бывало! — покачал головой тесть. — Ну, там окна били это я, вообще, не считаю. Рафик с одноклассником как-то карбида в школу притащили, такую вонь устроили. Марат портфель девчонки одной на плафон в классе под самым потолком повесил шваброй, а снять не смог, зацепилось там что-то. Руслан птенца по дороге в школу подобрал, в портфель посадил и кормил его там крошками, а он на уроке чирикать начал.

Тут меня уже смех разобрал. Представил себе эту картину. Учитель в тишине по классу ходит, тему объясняет, а тут, вдруг, чирикнул кто-то. Ну, думает, показалось, дальше объясняет. А тут опять…

— И чем всё закончилось? — сквозь смех спросил я.

— Учительница ругаться начала, подумала, дразнит её кто-то из учеников. Директора позвать пригрозила. Ну, дети Руслана и сдали…

— А Галия? — не мог не спросить я.

— Как она дралась в школе в младших классах! — трагически подняв лицо к небу, покачал головой Загит, — дома трое братьев, постоянно драки, к которым она подключалась. Привыкла, вот и решила, что это нормально, едва заденут, тут же в атаку идти. И девчонок держала в своем классе в кулаке, и парней. Узнал потом еще от учительницы, что, если кто выходил из повиновения, она не стеснялась и братьев позвать, чтобы приструнить бунтовщика.

Меня вообще пробило на смех. Фыркаю, а сам боюсь малых разбудить. А Загита не остановить, он же о своем самом большом счастье в жизни рассказывает, о детях.

— Как мне было стыдно перед учительницей! — продолжал тем временем он, — она какие только наводящие вопросы не задавала мне, пытаясь понять, как девочка может с кулаками бросаться на других детей, даже из классов постарше. И так стремиться в атаманы. Она, кстати, так себя и называла, без шуток! Атаман третьего «Б».

Чувствую, много бы компромата собрал на жену, но мое фырканье все же дало эффект. Мои мальчишки начали просыпаться и, пока они не устроили ор на весь подъезд, мы поспешили отнести их домой.

Остаток дня решил посвятить запискам для Межуева, а то в среду крайний срок для сдачи. Но мыслями нет-нет да возвращался к разговору с Родькой. Что там его приятели такое затеяли, плохое? Думал, думал и не выдержал, пошёл к Гончаровым. Какие тут аналитические записки, когда перед глазами лицо Родьки стоит…

— Привет, — улыбнулся я удивлённому Грише, открывшему мне дверь. — А Родька дома?

— Дома, — кивнул он и позвал сына.

— Родион, пошли, поговорим, — обнял я его по-дружески за плечи. — Беспокоюсь я.

Мы сели на кухне. Гриша, естественно, тут же уселся рядом с очень встревоженным видом.

— Не стоит, Родь, всё пытаться решать самому. Надо советоваться со взрослыми, — начал я издалека. — И не потому, что мы такие умные. А потому, что мы сами когда-то были мальчишками, сами через всё это прошли, глупостей наделали, знаем уже, что и чем может закончиться. Понимаешь?

— А что случилось-то? — обеспокоенно спросил Гриша.

— Пытаюсь выяснить, — многозначительно посмотрел я на него. — Что тебя беспокоит? Рассказывай, Родька. Одна голова хорошо, а три лучше. Что-нибудь придумаем все вместе. Что ты имел в виду, когда спрашивал, чтобы я сделал, если бы мои знакомые что-то плохое сделали?

— То и имел ввиду, — затравленно взглянул на меня Родька. — Плохое.

— Ну так что, например? — добивался я от него конкретики, тормозя взглядом обеспокоенного Григория.

— Ну, например, дядьку пьяного обворовали, — сдался он под нашим давлением.

— Твою мать! — воскликнул Гриша. — И много денег взяли?

— Семьдесят рублей с копейками.

— Ого, — воскликнул я. — Похоже, получку у мужика выгребли. Потратили уже?

— Не всё. Сигарет с фильтром накупили, портвейна, клюшки новые, — начал, наконец, рассказывать он. — Нам, младшим, десять рублей дали на конфеты и газировку. Сами в кино ходят вторую неделю каждый день.

— И где эти десять рублей? — строго посмотрел на сына Григорий.

— У мальчишек наших, — пожал плечами Родька и испуганно посмотрел на отца.

— Уши оборву! — вскочил тот из-за стола.