Ревнивая печаль

– Нет! – сказала она со всей решительностью, на которую была способна. – Никого он не убивал, это я точно знаю! Поверьте мне, Зоя Петровна, я ведь давно в бизнесе работаю, я все это знаю! – Она говорила так уверенно, словно ее работа действительно предполагала знание этих немыслимых законов. – Сейчас все по-другому, у него другая была работа… Можете даже Зелинского спросить, он вам то же самое скажет! Это какая-то страшная случайность, с ним не должно было этого произойти!..

Санина мать посмотрела на Леру с благодарностью.

– Вы правда знаете? – спросила она. – Спасибо вам… И в самом деле, Игорь то же говорит…

Зоя Петровна открыла небольшую сумочку, лежащую у нее на коленях, и достала оттуда что-то, завернутое в чистый носовой платок.

– Вот, я вам ладанку его принесла, – сказала она, разворачивая платок. – Но только вы знаете… Вы извините, я вам ее только покажу, ладно? А оставить я не могу. Вы не думайте, не потому, что она дорогая, что бриллианты…

Она произнесла это таким извиняющимся голосом, который слышать было невозможно.

– Ну что вы, Зоя Петровна, – сглотнув ком в горле, сказала Лера. – Разве я могу так думать?

Она взяла из рук Саниной мамы золотую коробочку – ту самую, с эмалевой иконой Нечаянныя Радости – нажала на выступ сбоку…

Сама она смотрела на себя с маленькой цветной фотографии, неизвестно откуда у Сани взявшейся. И вдруг Лера вспомнила! Ну конечно, это тем вечером было, когда их сфотографировал стильный фотограф, у которого Саня отнял пленку! А потом она так безобразно напилась, и Саня на руках отнес ее домой…

Она тогда сказала что-то смешное, стоя возле заминированной дискотеки, и они оба рассмеялись. И вот она смеется под иконой Нечаянныя Радости. И значит, где-то есть Санина фотография, на которой он тоже смеется, сияя синими глазами… Только фотография и осталась.

Наверное, Лера всматривалась в Санину ладанку так долго, что Зоя Петровна спросила:

– Вы на меня обиделись?

– За что? – вздрогнув, подняла глаза Лера.

– Да вот за это – что ладаночку вам не отдаю… – И тут же добавила, словно оправдываясь: – Но я вам письмо его принесла, письмо отдам, он же вам его написал.

– Письмо? – удивленно переспросила Лера. – Он мне письмо написал?

– Ну конечно! А я не сказала разве? Забыла, значит. – Снова щелкнув замком сумочки, Зоя Петровна достала оттуда незаклеенный конверт. – Вот оно, письмо. Вы уж извините только: я прочитала… Но я же не знала, что оно вам! А оно в книжке лежало, которую Сашенька у Тани брал, как раз за день до того… Он, наверно, его не дописал, даже без конверта было, это я вложила потом.

Медленно, как во сне или в немыслимом кино, Лера взяла из ее рук конверт. Она хотела прочитать письмо сейчас, но не могла этого сделать при матери. И, словно почувствовав это, Зоя Петровна встала.

– Я пойду, – сказала она полувопросительно. – Я так рада, что вас нашла. Я думаю, Саша очень вас любил, – повторила она.

– Подождите, Зоя Петровна! – воскликнула Лера, и та остановилась у двери. – Как же так… Может, я… Помочь вам как-то?.. Пожалуйста, разрешите мне это сделать! У вас ведь дочь…

– Ну что вы. – Зоя Петровна ответила с такой безнадежной, ни на какие уговоры не рассчитанной тоской, что Лера не решилась настаивать. – Разве нам много надо? И нам ведь Игорь помогает, даже слушать ничего не хочет. Я, говорит, деньгами того все равно не отдам, что Сане должен… До свиданья, береги вас бог.

Зоя Петровна вышла, а Лера так и осталась стоять посреди комнаты с письмом в руке и застывшим лицом.

Глава 15

Лера не помнила, как доехала домой.

Весь вечер она просидела за столом, почему-то в Аленкиной комнате, и Санино письмо лежало перед нею. Она не знала, в который раз перечитывает его. Или просто повторяет шепотом, не обращая внимания на немыслимые Санины знаки препинания и слыша вместо них его голос…

«Здравствуй, Лера! – было написано посередине строки, как будто из пионерского лагеря. – Я так хотел с тобой поговорить, потому что письма писать не умею, даже матери два или три только написал. Но я не могу с тобой поговорить, даже не знаю почему. Поэтому придется написать. И я решил писать, как будто говорю, на ошибки не обращать внимания, а то и написать не смогу тебе. А ты, если хочешь, сама запятые расставь как надо.

Я тебе хотел сказать, что я тебя люблю. Но не мог сказать. Я же понимаю, тебе после этого со мной будет нехорошо, неловко, а я не хочу так.

Перечитал, что написал, и все тоже нехорошо получается, совсем не так, как хотелось. Так скованно, как будто не своим голосом. Я тебе много хотел сказать, но если так говорить, как я пишу, то ты мне просто не поверишь. Но ты мне все-таки поверь. Все это правда, я просто высказать не умею.

Я тебя сразу полюбил, как только увидел. Когда мы в парк вышли и ты сидела в этой беседке. Я на тебя тогда смотрел и думал: что ж мне так хорошо-то, наверно, я ее люблю? Вот не поверишь – так. Я и сам тогда себе не поверил.