Ревность

Первым делом она, само собой, постарается представить все как несчастный случай — чтобы додуматься до этого, большого ума не нужно. Наврать, что ее вообще не было в поезде, нельзя: Нора ее видела. Тогда что лучше — заявить, что несчастье случилось на ее глазах, или что она ничего не видела? Не видела, конечно. Потому что если б видела, то должна была дернуть стоп-кран. Проще всего сказать, что Розамунда вышла в коридор и что только какое-то время спустя Линди начала беспокоиться, почему та не возвращается.

И что тогда? А тогда в Эшдене, сойдя с поезда, надо на месте разыграть удивление по поводу того, что Розамунда не сошла вместе с ней. И продемонстрировать должную озабоченность ее исчезновением.

Кому продемонстрировать? Без зрителей или слушателей это представление не имело бы никакого смысла. При том что Линди определенно не стала бы привлекать внимания работников станции, чтобы они не пустились на поиски, пока она не заполучит сумку-обличительницу. Стало быть, на этом этапе было бы хорошо позвонить Джефри, дать ему понять, что кое-что случилось и что она, Линди, очень этим обеспокоена. Но не говорить, что именно произошло, потому что она еще не придумала подходящей истории. Позже она сумеет объяснить туманность своих слов тем, что, дескать, была совершенно сбита с толку… представить не могла, что стряслось… не хотела без причины волновать его и т. д. и т. п.

Необходимая степень тревоги с ее стороны, таким образом, установлена, и теперь она может сосредоточиться на добывании сумки. Сколько на это ушло времени? Как далеко от Эшдена произошел «несчастный случай»? Отправилась Линди пешком — идти-то, может, далеко, несколько миль? Или поехала на неспешном деревенском автобусе? А может, дерзнула взять такси до какого-нибудь местечка поблизости, рискуя быть узнанной таксистом в том случае, если дело дойдет до полицейского расследования?

Как бы там ни было, времени на это потребовалась пропасть, и, когда она добралась до места, Розамунда уже очухалась и ушла, машинально сжимая сумку в руке. Сейчас Розамунда смутно припомнила, как брела, спотыкаясь, по кочковатой местности… Темень, путающиеся мысли… огни… телефонная будка… Словно во сне попыталась дозвониться до Джефри — очень нужны были его утешение и поддержка. Значит, это с ней и ни с кем другим у него возникла телепатическая связь по телефону! Ужасно приятно. А потом она, наверное, двинулась знакомой дорогой домой — такой знакомой, что могла бы проделать ее с закрытыми глазами.

А Линди после долгих лихорадочных поисков вдоль железнодорожной насыпи обнаружила, что жертва и предательская сумка исчезли. И смекнула, что либо Розамунда осталась жива, либо ее тело уже нашли. В обоих случаях никакой надежды на выигрыш после совершенного преступления у нее не оставалось.

Нет, кое-какая надежда все же была. Только все зависело от того, что Розамунда — если жива — помнит о случившемся. Линди, вероятно, очень надеялась, что после удара и перенесенного шока Розамунда не вспомнит вообще ничего — как оно, кстати, и случилось, — по крайней мере в ближайшие несколько дней. Или же рассчитывала, что даже если Розамунда и запомнила само падение из поезда, то в смятении не заметила, что причиной его была Линди. И тогда все еще может сойти за несчастный случай.

Но необходимо знать точно. Как она станет выяснять? Будет звонить в дом до тех пор, пока не услышит в трубке голос Розамунды… а потом будет звонить, чтобы засечь момент, когда в доме никого нет и, значит, можно пробраться туда и забрать вожделенную сумку. И все это время она, по всей вероятности, ломала голову — как узнать, что помнит Розамунда, о чем уже разболтала? Газеты молчали, и каждый прошедший день, вероятно, добавлял Линди крупицу уверенности. В конце концов, когда риск разоблачения сойдет на нет, она, может, осмелеет настолько, что вернется — присматривающаяся, настороженная, вооруженная какой-нибудь умной историей, скрупулезно подогнанной под любые открывшиеся факты. О, у Линди ума хватит. Можно не сомневаться — она вывернется, особенно в глазах того, кто с радостью готов верить в лучшее, как, например, Джефри.

И все пойдет по-старому? Возможно ли это? Ведь Линди знает… Глубокими темными ночами — даже если никто никогда не обмолвится ни словом — она будет гадать, знает ли Розамунда… Отныне к ее ненависти добавится еще и страх. Совсем не обязательно быть шантажистом, чтобы вызывать подобного рода страх. Достаточно оказаться в положении, когда вы можете стать шантажистом.

Но на самом деле все гораздо проще. Теперь, когда Розамунда все вспомнила, она отправится прямо домой, обо всем расскажет Джефри, и вместе они решат, что делать — если вообще что-то делать. По большому счету, это уже не имеет значения. Джефри узнает, а это смертельный удар по надеждам Линди. Ей останется только исчезнуть навсегда — уехать за границу, что-нибудь такое. Может, она так и поступила…

Какой-то звук, неясное движение заставили Розамунду поднять глаза. В коридоре кто-то стоял… к окну купе прижалось лицо. Лицо Линди.

Глава XXIV