Читаем Ревность полностью

Обстановка в этой комнате очень простая: стеллажи и полки у стен, два стула, массивный письменный стол с ящиками. На углу стола стоит маленькая рамка, инкрустированная перламутром, а в ней фотография, снятая на берегу моря, в Европе. А*** сидит на террасе большого кафе. Стул ее развернут наискосок от стола, куда она собирается поставить стакан.

Стол – металлический диск, пронизанный бесчисленными дырочками; самые крупные складываются в сложную розетку: от центра отходят извилины в форме буквы «S», похожие на дважды выгнутые спицы колеса, и каждая закручивается спиралью на другом конце стола, на периферии диска.

Ножка, его поддерживающая, состоит из трех соединенных вместе хрупких стебельков, которые то расплетаются, то сплетаются, меняя амплитуду извивов, а затем образуют (в трех вертикальных планах, проходящих по оси системы) три одинаковые волюты, что опираются о землю нижним витком и соединены кольцом немного выше этого последнего изгиба.

Стул тоже сконструирован из усеянных дырочками пластинок и металлических стеблей. За их извивами следить труднее из-за той, что там сидит: тело ее скрывает большинство переплетений.

На столе, рядом со вторым стаканом, у правого края фотографии, лежит мужская рука, пиджачный рукав обрезан вертикальной белой полосой.

Другие стулья, фрагменты которых можно различить на фотографии, вроде бы не заняты. Нет ни души на этой террасе, как и во всем доме.

В столовой ко второму завтраку поставлен всего один прибор, с той стороны, что напротив двери в буфетную и буфета, длинного и низкого, занимающего пространство от этой двери до окна.

Окно закрыто. Двор пуст. Второй шофер, должно быть, подогнал грузовичок к навесу, чтобы его помыть. На месте, где обычно стоит машина, осталось широкое черное пятно, отчетливо видное в пыли. Это масло капля за каплей сочилось из мотора, все время на одно и то же место.

Легко заставить исчезнуть это пятно благодаря изъянам в очень толстом оконном стекле: достаточно шаг за шагом, методом проб подвести почерневшую поверхность к слепой точке.

Сначала пятно становится шире, одна его сторона раздувается, образуя закругленный бугор, который сам по себе больше первоначального объекта. Но через несколько миллиметров это чрево превращается в ряд тонких концентрических полумесяцев, они истончаются до линий, а в это время другой край пятна сокращается, оставляя позади длинный отросток. Тот в свою очередь утолщается, на одно мгновение, потом все стирается раз и навсегда.

Под углом, заданным центральной поперечиной и планкой рамы, уже ничего не видно сквозь стекло, кроме серовато-желтого пыльного камня, которым вымощен двор.

На противоположной стене – сороконожка, на отмеченном месте, почти на середине панели.

Она остановилась, короткая косая черточка сантиметров в десять длиной, как раз на уровне взгляда, на полдороге между ребром плинтуса (у выхода в коридор) и углом потолка. Тварь не двигается. Только усики поочередно то опускаются, то поднимаются, медленно, но непрерывно.

Значительное развитие ножек в задней части – особенно последней пары, которая оказывается длиннее усиков, – позволяет безошибочно определить скутигеру, называемую «сороконожкой-пауком» или еще «сороконожкой-минуткой»: туземцы верят в мгновенное действие ее укуса, который считается смертельным. На самом деле вид этот не столь ядовит; во всяком случае, гораздо менее, чем многочисленные сколопендры, часто встречающиеся в этих краях.

Внезапно нижняя часть туловища зашевелилась, изогнулась, осуществляя поворот на месте, в результате которого темная черточка выгнулась дугой к основанию стены. И тотчас же, не успев уползти, тварь падает на каменные плиты, все еще согнутая пополам, поджимая одну за другой свои длинные ножки, а жвала сокращаются быстро-быстро, пережевывая пустоту, охваченные непроизвольной дрожью.

Через десять секунд остается лишь красная жижа, в которой смешались неразличимые остатки сочленений.

Зато на стене образ раздавленной скутигеры явлен во всем его совершенстве, незаконченный, но без изъяна, воспроизведенный с точностью анатомической таблицы, хотя представлены там только части насекомого: один из усиков, изогнутые жвала, голова и первое кольцо, половина второго кольца, несколько ножек изрядного размера и тому подобное…

Кажется, что этот рисунок нельзя свести. В нем не осталось никакого объема, засохшая грязь не поднимается над поверхностью так, чтобы ее можно было сковырнуть ногтем. Он больше похож на коричневые чернила, пропитавшие верхний слой штукатурки.

А вымыть стену едва ли возможно. Эта матовая краска, несомненно, боится воды, она менее стойкая, чем обычная масляная краска на основе олифы, которой раньше была покрыта эта комната. Лучшее решение – использовать резинку, твердую резинку очень плотной структуры, которая мало-помалу удалит испачканную поверхность, – резинку для машинописи, например, которая лежит в левом верхнем ящике стола.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза