«Ревность» и другие истории

— Что скажешь? — взвизгнула Софи, как четырнадцатилетняя девчонка, будто сама не могла поверить в то, что ему говорит.

— Я на них согласился бы, — сказал он.

— Отлично, я позвоню в «Уорнер бразерс» и… — Она замолчала.

Условное наклонение. Согласился бы. Как она однажды указала ему, на самом деле это упрощение языковой конструкции «был бы согласен», одобренное корректором. Но условное наклонение — то, что случилось бы, если бы выполнились определенные условия. Теперь она задается вопросом, какими могли быть эти условия. И он ей рассказал.

— Если бы я хотел продать права на экранизацию.

— Ты… ты не хочешь?

Визг пропал, и теперь, судя по голосу, она точно не верит тому, что сама говорит.

— Мне «Возвышенность» нравится такой, какая она есть, — сказал он. — В виде книги. Ты же сама сказала: книга, как в последнее время оказалось, и в самом деле хорошая.

Он не знал, улавливала ли она иронию, обычно — да, чутье у Софи есть, но в данный момент она перевозбудилась от всего произошедшего, и он был уже не так уверен.

— Ты как следует подумал, Одд?

— Да, — ответил он.

Вот это-то и было странно. Меньше минуты назад он узнал, что одна из крупнейших в мире кинокомпаний хотела предложить двум режиссерам, одним из лучших в мире, не просто экранизировать «Возвышенность», а буквально запустить в небо ракету, благодаря чему взлетит популярность не только этой книги, но и любой другой — старой или новой — с именем Одда Риммена на обложке. Он думал о щедром предложении на экранизацию. Или, правильнее сказать, фантазировал о нем. Потому что за исключением упомянутых сцен секса ничего кинематографичного в романах Одда Риммена не было — скорее наоборот, в основном они содержали внутренние монологи, особого количества событий или традиционной драматургической структуры в них не было. И тем не менее он об этом думал. Естественно, только гипотетически — проводил мысленный эксперимент, во время которого сопоставлял аргументы, обозревая Бискайский залив. Чарльз Диккенс не только согласился бы, вопя от радости, — этот клоун настоял бы на том, чтобы самому сыграть минимум одну из главных ролей.

Прежний Одд Риммен (до Театра Чарльза Диккенса) тоже согласился бы, но ему сделалось бы неловко. В свою защиту он говорил бы, что в идеальном мире он бы, поблагодарив, отказался, оставив книгу незапятнанной, нетронутой, сохранив терпеливого читателя — читателя, не принимающего упрощений, который воспринимал бы каждое предложение в своем темпе, обусловленном подвижностью глаз, созреванием размышлений. Но в мире, где главенствуют деньги и бессмысленные развлечения, нельзя отказываться от внимания, предлагаемого книгам его типа (серьезной литературе), поскольку у него есть долг распространять (литературное) слово не только от своего имени, но и от имени всех, кто вообще пытался сказать что-то посредством сочинительства.

Да, вот что он сказал бы — и втайне наслаждался бы шумихой вокруг фильма, книги и сформулированной им дилемме.

Но новый Одд Риммен подобного лицемерия не терпел. А поскольку он все осмыслил и реальность от мечты сильно не отличалась, он, к удивлению собственного редактора, уточнил:

— Я все обдумал, Софи, и нет, «Возвышенность» не обрежут до двухчасового синопсиса.

— Но роман же изначально очень короткий. Ты смотрел «Старикам тут не место»?

Одд Риммен, конечно, смотрел, и Софи, конечно, привела в пример именно его. Она знала, что он любит Кормака Маккарти, знала, что он знает, что братьям Коэн удалось экранизировать маленький роман — такого точного соответствия книге не знал ни один фильм. И еще Софи знала то же, что и Одд Риммен: фильм сыграл немалую роль в продаже произведений прежде культового писателя — и похоже, его репутация в более элитарных литературных кругах не (слишком сильно) пострадала.

— Кормак книгу изначально как киносценарий писал, — сказал он. — Братья Коэн сами рассказывали, что, пока работали над сценарием, один держал книгу открытой, а второй писал. С «Возвышенностью» так не получится. Кроме того, я тут новым романом занят, так что кладу трубку и иду писать.

— Что? Одд, не…

* * *

Стоя в очереди в парижский Лувр, Одд Риммен увидел, как Эстер Эббот выходит на улицу. Казалось, она хотела сделать вид, что его не заметила, но знала, что ее выдало отразившееся на лице изумление.

— Вот мы и снова встретились, — сказала она.

Шла она под руку с мужчиной — и прижала его поближе к себе, как будто Одд Риммен напомнил ей, что мужчины могут в любой момент исчезнуть, если за ними внимательно не следить.

— Я прошу прощения, — сказал Одд Риммен. — Мне так и не удалось извиниться.

— Не удалось? Тебе кто-то или что-то мешало?

— На самом деле нет. Прости.

— Наверное, тебе надо бы это сказать всем, кто тогда пришел.

— Ты абсолютно права.