Практически каждая деревня или городок, спящие тяжелым зимним сном, встречали нас гаишниками с радарами. Бравым ментам было не до сна. Им наплевать: час ночи, три, а может, пять утра. У них шел чес. Шутка ли: ты превысил скорость на тридцать километров (обычное на трассе дело!) – а он за это положил себе в карман триста, а то и пятьсот рубликов. Хорошая надбавка к денежному довольствию, особенно для Новгородчины или Тверской земли.
Словом, нас, по-буржуазному расслабившихся, родина встречала жестко.
Для объективности картины мне следовало написать что-нибудь вроде: «Зато какие в России люди душевные!» или: «Зато девчонки у нас красивые!» Хотя особой душевности и красоты с трассы Питер – Москва не разглядишь.
Хотя вот эпизод: стоит, к примеру, где-то в деревеньке Литвиново на обочине девушка – по виду и по одеже явно
…Мы менялись с Саней примерно через каждые три часа.
Когда я сидел за рулем, он спал сзади, уложив голову на колени своей Светки. Они, кажется, снова помирились, и она выкинула из головы своего «швейцара».
А когда я был свободен от рулежки, то отдыхал, разложив на полную переднее пассажирское сиденье. Почему-то всякий раз при этом я вспоминал погибшую Женьку. Леся сидела сзади, как мышка: дремала или безучастно смотрела в окно.
Если мы с ней и общались, то безлично и безразлично: «Где у нас тут кофе?..» Или «Сахар еще остался?» Не хотелось заново выяснять отношения. И без того хватало забот.
Например – успеть въехать в столицу до того, как начнутся утренние пробки на Ленинградке. Ради этого мы гнали всю ночь. Сто двадцать кэмэ по трассе, восемьдесят – в населенных пунктах. И максимум внимания – чтобы не пропустить на обочине очередной запрещающий знак или пьяного селянина, готового вывалиться на проезжую часть.
Нам удалось проскочить до пробок. Хоть что-то в этой поездке получилось так, как я планировал заранее!
Мы пронеслись по самому центру, мимо Госдумы и Кремля, и оказались на Кленовом бульваре, где жили девочки, уже в половине седьмого утра. Москва грозно просыпалась, покуда вполнакала демонстрируя свою деловую мощь. К Центру потянулись грузовики, «Газели» и легковушки. Спешили к метро угрюмые пешеходы. Новогодние праздники кончились, начиналась рутина, будни.
Мы с Лесей вышли из «Хонды» первыми, Саня со Светкой оставались в машине, на заднем сиденье. Я видел: им хотелось побыть наедине, попрощаться. Все их ссоры и недомолвки остались позади, и они не хотели отрываться друг от дружки. Я им завидовал.
Я помог моей девушке (полно, да моя ли она теперь?) затащить в лифт ее лыжи, сноуборд и чемодан.
Я был обалдевший от дороги, от непрерывной восемнадцатичасовой езды. В ушах шумело. Голова была пустой, как котел.
Как-то неправильно кончалось наше путешествие. Я не знал, как было бы правильно, но явно не так, как сейчас.
В лифте я озвучил свои мысли:
– Как-то неправильно все…
Лифт остановился, лязгнули двери. Я вытащил Лесины пожитки, прислонил лыжи и сноуборд к стене подъезда.
Девушка перевела мою реплику на свой лад:
– Ты же сам все испортил… Причем дважды.
Мне ничего не оставалось делать, как согласиться, покаянно кивнуть головой. И тут вдруг я понял, как она мне дорога и как я привык к ней: к ее высокому лбу, упрямому повороту головы, глубоким глазам, мохнатым ресницам… Боже мой, Леся! Мне будет тебя не хватать! Я не хочу с тобой расставаться!
И, понимая, что это моя последняя попытка и последняя возможность, я воскликнул:
– Леся, стой!.. Подожди. Выслушай меня. Ты прости меня – за все. За все обиды, что я тебе причинил, и за поганые слова, что тебе сказал… Я готов на все – только не будем расставаться! Я не хочу тебя терять!
Леся спрятала глаза, но я видел, чувствовал, что мои слова ей пришлись по сердцу.
Однако она ничего не ответила, отомкнула дверь квартиры, втащила внутрь чемодан, вернулась за лыжами и доской.
Я стоял как истукан и ждал.
Наконец она промолвила – довольно равнодушно. Пожалуй, даже равнодушней, чем следовало, чтобы я поверил, что она действительно равнодушна:
– Мой телефон ты знаешь…
И исчезла за дверями своей квартиры.
Авторы благодарят