Революция

Баштырев добрался до правого фланга, где позиции для себя оборудовали «преторианцы». Без этих двоих последняя атака могла бы закончиться для противника успехом, их просто смяли бы сипаи, пройдя по собственным трупам. Противник ворвался бы везде на позиции казаков и стрелков, разорвав их на части из-за численного превосходства. Но фланговый огонь из двух пулемётов плюс растяжки не дали британцам, точнее британским индусам, занять перевал.

Сейчас Нехорошев, легко раненный в руку и ногу, уже перевязался и, пока была передышка, набивал ленты к «максиму». Вид у него был такой, как будто он побывал в аду: большую часть лица покрывала настоящая корка из грязи, запекшейся крови и осевших пороховых газов. Его экспериментальная форма во многих местах была порвана и испачкана грязью вперемешку с кровью. Галковский в соседней ячейке, протиравший от пыли «мадсен», выглядел не лучше. Хорошо, хоть ранен он был легко, в предплечье.

– Сколько у вас патронов еще осталось? – спросил обоих «преторианцев» Баштырев.

– Мало, Владимир Валентинович. Думаю, даже ещё на одну атаку не хватит, – мрачно ответил Нехорошев.

– И сколько всё-таки?

– У меня пять лент, считая эту, – Николай приподнял набиваемую.

– У меня столько же полных магазинов на тридцать патронов и к винтовке с оптикой два десятка осталось. И всё! – сдирая с брови над правым глазом образовавшуюся коросту, произнёс Галковский.

«Хреново. У других такая же картина, и растяжки закончились. Так что следующая атака станет для нас последней», – с какой-то обреченностью подумал Баштырев.

– Я что думаю, Владимир Валентинович. Уходить отряду надо. Оставить человек десять с пулемётами в прикрытии и уходить. Хоть кто-то да спасется. Тех, кто может вести бой, сколько осталось? – оторвал от мрачных мыслей штабс-капитана обычно молчащий Нехорошев.

– Чуть больше полусотни, – автоматически ответил Баштырев.

– Ну, значит, половина отряда и выживет. А так все здесь ляжем. Ещё полчаса-час, и англичане вновь пойдут в атаку. Они в этом отношении упёртые. Мы с Михаилом решили остаться. Надо ещё семь человек на два «максима» и «мадсен». А остальные пускай в темпе уходят. Минут двадцать-тридцать мы продержимся, так что час на отрыв у отряда есть. Да и не думаю, что англичане преследовать остатки отряда будут. Им перевал только занять, а потом со своими убитыми разобраться надо будет. Плюс дождаться подхода ещё двух полков. Мы же их серьезно проредили. Сотен шесть-семь положили, – Николай кивнул на склон, буквально заваленный телами убитых индусов и британцев, а Галковский согласно кивнул головой.

Михаил Матвеевич в этом бою Баштырева удивил. Те моменты во время атак противника, когда штабс-капитан видел вольноопределяющегося, заставляли задумываться, есть ли нервы у этого человека. В бою Галковский действовал, как какой-то бездушный механизм: менял позиции, засовывал в винтовку все новые и новые патроны, прицеливался и стрелял. Если в повседневной жизни Михаил был балагуром и шутником, резким в движениях, то во время боя он не спешил и не тратил зря патронов. Каждый его выстрел означал труп на стороне противника. Выстрел – труп, выстрел – труп. И даже когда сипаи во время третьей атаки подобрались к его позиции чуть ли не вплотную, он просто сменил винтовку на пулемёт Мадсена убитого в соседней ячейке стрелка и так же неторопливо одиночным огнём начал уничтожать противника. Получив ранение, Михаил продолжал невозмутимо стрелять из пулемёта, будто не чувствовал боли.

Нехорошев же во время боя из неторопливого тюфяка наоборот превращался в агрессивного и эмоционального бойца, который, сыпля проклятиями в адрес противника, уничтожал его пулемётным огнём, ворочая пулемётом, будто тот ничего не весил.

Эти мысли пронеслись в голове Баштырева, вслух же он произнёс:

– Значит… Значит, и я останусь здесь. Пойду сотнику Карпову передам командование, и пусть он уводит людей.

Последний, решающий вал накатился, как и предполагали, где-то через час. На позициях остались три пулемёта Максима и два Мадсена, штабс-капитан, два «преторианца» и ещё семь бойцов из пулеметной полуроты. Все они понимали, что остались здесь умирать, чтобы спаслись остальные.

Англичане густыми цепями вновь устремились вверх, к гребню перевала. Вновь открыли огонь орудия и батальон Королевского полка. С нашей стороны одиноко застукала винтовка Галковского, который шагов с восьмисот начал выбивать в первой и второй цепи офицеров и унтеров.

Потом к нему присоединился Нехорошев как самый опытный пулемётчик. Длинной очередью, чуть ли не в ленту, он буквально выкосил половину первой цепи. Сменил ленту, поправил прицел и вновь приник к прицелу. В соседней ячейке его друг продолжал, как метроном, долбить из винтовки, придерживаясь принципа: выстрел – труп.

Пять, десять минут боя. Британцы прут, как ненормальные. Вот за сипаями пошли цепи в красных мундирах. Ствол пулемета у Николая раскалился уже до того, что от него шел пар, «максим» плевался, но стрелял, выкашивая лезущую вперед саранчу.