Революция 1917-го в России — как серия заговоров

Поворотным пунктом в работе Главного земельного комитета стала его первая сессия, которая 20 мая большинством голосов приняла проект резолюции гласивший, что: «земельная реформа должна основываться на идее передачи всех сельскохозяйственных земель в пользование трудящемуся крестьянству»[84]. Как замечал в этой связи Деникин, «В основной идее реформы не было разногласия. Вся либеральная демократия и буржуазия, революционная демократия, Временное правительство — все они совершенно определенно говорили о «переходе земли в руки трудящихся»[85].

«Теперь помещикам оставалось только одно, — отмечал Чернов, — попытаться отсрочить созыв Учредительного собрания, а тем временем выжать из своих имений все что можно. Имения можно было закладывать и перезакладывать; это давало их владельцам намного больше, чем правительственная компенсация… Безудержная спекуляция земельными участками стала обычным делом. Крестьянство тут же почувствовало новую угрозу. «Берегитесь, хозяева, вы больше не обведете нас вокруг пальца. Только попробуйте украсть у нас землю», — слышалось повсюду. Теперь первым и всеобщим требованием деревни стал запрет на всю продажу, заклад, дарение земли и т. д. до Учредительного собрания»[86].

Еще 17 мая, накануне первой сессии Главного земельного комитета, министр юстиции эсер Переверзев с подачи Чернова разослал нотариальным конторам официальный приказ прекратить все сделки с землей. Однако распространился упорный слух, что 25 мая он отменил этот приказ под давлением большинства министров Временного правительства»[87]. Опасаясь, что земли они не получат солдаты хлынули с фронта домой[88].

Настроения крестьян передавал один из их представителей Егоров: «Провожая наших мужиков, уходивших на войну, мы говорили им: во-первых, защитите нашу землю; во-вторых, завоюйте ее для крестьян. Они сделали это, вся революция была сделана для этого. Солдаты, четырежды обманутые обещанием земли, начинают бояться, что так ее и не дождутся». Представитель Союза военных депутатов заявил: «Мы не бросим оружие даже после войны, не бросим до тех пор, пока на знамени страны не появится лозунг «Земля и воля». Во время Учредительного собрания мы будем держать винтовки на изготовку, но помните, что следующей командой будет «пли»»[89].

Двойственная политика Временного правительства давала крестьянам все основания подозревать его в обмане. В «течение лета аграрные беспорядки делались все более и более ожесточенными, что объяснялось и сотнями тысяч дезертиров, хлынувших с фронта в деревню»[90]. М. Пришвин, отмечал в своем дневнике 15 июня: «И солдатки, обиженные и ничего не понимающие, пишут письма мужьям: «Тебя, Иван… мужики обделили. Бросайте войну, спешите сюда землю делить…»[91].

«На второй сессии Главного земельного комитета (которая прошла 1–6 июля) представитель Нижне-Новгородской губернии доложил, что крестьяне говорят только об одном: мы устали ждать, мы ждали триста лет, а теперь, когда мы завоевали власть, больше ждать не хотим»[92]. Аналогично «на крестьянском съезде относительно спокойной Тамбовской губернии делегаты с тревогой отмечали резкий рост числа помещичьих погромов. Секретариат съезда сделал вывод, что задержка выполнения декларации правительства делает «такие беспорядки неизбежными: начавшись в одном месте, они вызовут взрыв и распространятся по всей стране. Если эта — декларация не даст результата, деревня скоро прогонит и Советы крестьянских депутатов, и земельные комитеты; до сих пор мы не получили ничего, кроме слов[93]. Не дождавшись результатов с последних дней августа крестьяне взялись за разграбление и поджоги помещичьих усадеб, безжалостно изгоняя их владельцев с насиженных мест. На Украине и в России — в Тамбовской, Пензенской, Воронежской, Саратовской, Орловской, Тульской, Рязанской губерниях — были сожжены тысячи усадеб, убиты сотни их владельцев. В ответ правительство требовало от губернских комиссаров пресечь аграрные беспорядки любыми мерами, вплоть до применения против крестьян оружия[94].

Командующий Юго-западным фронтом генерал Корнилов уже 8 июля, во всей прифронтовой зоне, под угрозой уголовного преследования, лишения прав собственности и ареста, запретил всякое «произвольное вмешательство» местных органов в земельные отношения… Ободренные этим примером, гражданские суды и государственная прокуратура развернули активную деятельность и за пределами прифронтовой полосы. Они начали арестовывать членов земельных комитетов. Последние потеряли у населения всякий авторитет, и их дальнейшая деятельность стала невозможной[95].