Революция 1917 года и борьба элит вокруг вопроса о сепаратном мире с Германией (1914–1918 гг.)

Лидер кадетов остановился в Лозанне, где у него были «кое-какие связи с старой русской эмиграцией»[371]. Однако никаких имён эмигрантов ни в думской речи 1 ноября, ни в показаниях Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, ни в мемуарах он не назвал. Но благодаря записной книжке политика точно известно, что он тесно общался с участником революции 1905–1907 гг. эсером Н.А. Рубакиным[372]. Тот жил в Кларане – небольшой деревеньке коммуны Монтре на северо-восточном берегу Женевского озера, снимая две квартиры в комфортабельном пятиэтажном доме «Ламбер». Водной из них размещалась его знаменитая библиотека, которую пользовались многие русские революционеры, жившие в Швейцарии, включая В.И. Ленина и А.В. Луначарского. Поэтому Рубакин был в курсе всех новостей и слухов, циркулировавших в эмигрантской среде. «На меня посыпался целый букет фактов – достоверных, сомнительных и неправдоподобных: рассортировать их было нелегко», – вспоминал Милюков[373].

Общим мнением эмигрантов было то, что «русское правительство через своих агентов ведет переговоры с Германией»[374]. Этот вывод делался на основании того, что приезжающие в Швейцарию «чиновники департамента полиции оказываются постоянными посетителями салонов русских дам, известных своим германофильством»[375]. Речь шла об Елене Константиновне Нарышкиной (урожденной Толь, по отцу русской немке) и Марии Павловне Кнорринг (супруге русского немца и дочери бывшего посла в Берлине П.А. Шувалова, известного своим стремлением сблизить Россию и Германию).

Правда салон в Монтре постоянно держала только Кнорринг. Нарышкина проживала во Флоренции. В Монтре она гостила только две недели летом 1916 г. проездом из Италии через Швейцарию и Францию в Россию[376]. Сомнительно, чтобы её могли посещать «чиновники Департамента полиции» (Л. Ратаев и В. Лебедев). Милюков об этом знал. На допросе в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства он признался: «для меня в дальнейшем выяснилась невинность этой дамы» (Е.К. Нарышкиной)[377]. Тем не менее, 1 ноября 1916 г. лидер кадетов станет рассказывать с думской трибуны именно о ней. Знающие люди будут легко узнавать её в даме «перешедшей от симпатии к австрийскому князю к симпатии к германскому барону» из речи Милюкова[378].

Увлекательная история любовной связи русской великосветской львицы с австрийским послом[379] и германским бароном могла сильно взвинтить общественный интерес к этому делу. А громкая фамилия Нарышкиной, ассоциировавшаяся с Двором, позволяла запустить камень в огород Б.В. Штюрмера и бросить тень на Александру Федоровну. «Это та самая дама, которая начала делать дипломатическую карьеру г. Штюрмера, попытавшись несколько лет тому назад походатайствовать, чтобы ему дали место посла в одном из второстепенных государств Европы», – многозначительно заявил 1 ноября Милюков[380], спутав (с подачи Рубакина) Е.К. Нарышкину с Елизаветой Алексеевной Нарышкиной, статс-дамой, «приближенной к императрице»[381].

От Рубакина Милюков узнал ещё об одном «изменнике» – А.П. Извольском. Эмигрант-библиофил обвинил русского посла в Париже в тайных сношениях с немцами. «Источник Rey, которому верит», – записал в дневнике Милюков[382]. Разумеется, лидер кадетов захотел узнать подробности. И ему была устроена встреча с этим человеком (Августом Реем). Видимо ради неё глава Прогрессивного блока ездил в немецкую Швейцарию, в Берн. «Далее, я получил записки некоего Рея, обращенные ко мне лично, как к председателю партии народной свободы», – рассказал Милюков следователям ЧСК: «Одна из этих записок была направлена против нашего посла Извольского и заявляла, что Извольский принимает участие в переговорах с германцами и что эти переговоры ведутся как-то через банки»[383].

Вероятно, Август Рей или те, кто за ним стоял, рассчитывали, что Милюков поделиться этой информацией с российскими дипломатами в Лондоне и Стокгольме, а потом озвучит её с трибуны Государственной думы. Тем самым по репутации и карьере Извольского будет нанесен сокрушительный удар. Однако содержание докладной записки Рея показалось российскому депутату подозрительным. Тем более что этот загадочный человек ничего о себе не рассказал. И Милюков, вернувшись 20 августа (2 сентября) в Париж, первым делом пошёл в русское посольство. В его дневнике появляется запись «У Извольского – передаю ему узнанное о нём в Швейцарии. Прошу подробностей»[384].