Революция 2. Начало

Приведя к понедельнику побитое гримом лицо в порядок, Шломо навестил ломберные столики на Марсовом поле. «Пожарный клуб» находился в доме графини Игнатьевой, и играли там всегда на крупные банки. Но не деньги в этот раз нужны были Соломону. Ему требовалась информация.

Промотав немного фишек за разными столами, Шломо в целом составил картину. На этой неделе в Петрограде было модно восхвалять убийство Распутина. О нем говорили как об акте освобождения и спасения страны, а самих убийц полусветская публика вознесла до героев-мучеников.

Соломон для приличия проиграл еще денег и, состроив печальную мину, заглянул в кабинет к Арону.

Арон Симанович был не только евреем, отлично разбиравшимся в антикварных камушках. Он являлся истинным владельцем «Пожарного клуба». А еще Арон Симанович служил личным секретарем Григория Распутина.

Соломон принес витиеватые соболезнования, поднял рюмку коньяку за упокой и потихоньку перешел к расспросам. Справился для порядку о судьбе своих недавних товарищей по «опасному предприятию». Яростно повозмущался мягкостью к ним императора. А потом завел разговор о бедных дочерях бедного Григория.

Арон искренне печалился по своему хозяину. Он грустно говорил о страданиях девушек, осиротевших по вине изуверов. О глубоком трауре в Царском Селе. А потом вскользь упомянул то, ради чего Соломон битый час подливал ему в рюмку золотисто-коричневый «Первый Номер» семидесятого года.

Царская чета возымела намерение превратить квартиру Распутина в музей-часовню. Императрица лично вручила Арону двенадцать тысяч рублей на устройство жилья для дочек Григория Ефимовича.

— Я нанял для них шикарный апартамент, на Коломенской, — вещал Симанович, задумчиво жуя лимон, — у одного знакомого поляка. Правда, дом с несчастливым номером.

— На долю этих юных созданий уже выпало немало несчастий, — поддакивал Шломо. — Должно быть, им довольно тяжело пребывать в старой обстановке, но уже без родителя.

— Все так, все так, — кивал Арон. — Их там даже стены гнетут. Девочки собрали вещи и завтра съезжают.

— А похороны уже состоялись?

Арон помотал головой:

— Ждали государя. Назначил на среду.

— И где? — проявил неподдельное участие Соломон. — В Царском?

Симанович кивнул снова:

— Но больше я вам ничего сказать не вправе, мой друг, — ответил Арон с едва уловимой ноткой извинения в голосе. — Похороны пройдут тайно и без лишней огласки.

— Отчего же?

— Так захотела императрица, — пожал плечами Симанович с таким видом, словно другого аргумента ему и не требовалось.

Впрочем, Соломону тоже. Он уже узнал все, что хотел. Утром двадцать первого декабря квартира Старца на Гороховой улице будет свободна от скорбящих родственников.

Царская охранка, конечно, уже перевернула в квартире все вверх дном, но Соломон должен был убедиться, что фигурок там нет. Телефонировать Безумному Шляпнику, не будучи в этом абсолютно уверенным, Шломо не имел ни малейшего желания.

Рейнер медленно, но верно шел на поправку. Соломон не держал зла на лейтенанта. Ни за то, что увалень Освальд провалил простое, по сути, дело, подставившись под пулю, ни за детскую попытку скрыть от Шломо ночной трофей — фигурку саламандры.

Соломона беспокоило другое. В обозримом будущем лейтенанта должны были отправить через Финляндию домой. А это значило, что рыскать по Петрограду в поисках распутинского магического наследства ему, Соломону, предстояло в одиночку.

Был у Шломо и еще один повод для беспокойства. С убийства Старца минуло уже четыре дня, а от Керенского все не приходило вестей.

Он, прикрыв глаза, прогонял остатки сна горьким кофе и пытался вспомнить, куда задевал набор универсальных отмычек.

Распахнувшие для Шломо не одну сотню замков малютки не подведут и сегодня. Инъекция снотворного утихомирит любого нечаянного свидетеля. Соломон обыщет каждый дюйм распутинской квартиры еще до обеда.

А потом нужно будет звонить сэру Уинсли.

Опыт подсказывал, что дело начинает приобретать неожиданный оборот.

***

— Саша?

Керенский едва не выронил кружку с чаем. Жена неслышно вышла из спальни. Босая, в одной ночной рубахе, она стояла позади, будто бледное привидение в сумраке коридора.

— Саша, ты как здесь? — голос Ольги был взволнован. — Тебе нехорошо? Нужна медицинская карета?

Александр Федорович опустил трубку на рычаг аппарата. Визгливый голос телефонистки захлебнулся тишиной.

— Все нормально, — глухо сказал Керенский. — Кто-то ошибся номером.

Ольга Львовна молчала.

— Ты проходи в столовую, — повернулся он к жене. — Я чаю заварил.

Неодобрительно поджав губы, Ольга Львовна проследовала за стол.

Керенский налил жене чаю и присел рядом. Глядя, как ее длинные пальцы помешивают ложечкой сахар, Александр Федорович собирался с мыслями.

— Саша, что происходит? — вдруг спросила Ольга. — Последние дни ты так сильно изменился. Но я вижу, что тебя что-то мучает. У тебя роман? — Жена пристально на него посмотрела.

С давних пор Александр Федорович завел себе правило: абсолютно искренне отвечать на все ее щекотливые вопросы. Правило это не раз выручало Керенского. Хотя супруга не всегда верила его честным ответам.