Окна расположенной на первом этаже квартиры выходили на Тверскую. Сквозь щель меж занавесок виднелась лишь ночная темень. Где-то в ней грохотали по мостовой пролетки, слышались трели полицейских свистков. Пару раз Рождественскому почудились далекие хлопки выстрелов.
Подполковник не спал. Прихлебывал кипяток, сражаясь со страшным холодом в не обжитой еще толком квартире. Грел ладони о кружку и вслушивался в звуки улицы, в редкие шаги, эхом отражающиеся от стен парадного.
К утру Петроград затих окончательно. Хлопоты ушедших суток начали брать свое. Рождественский принялся клевать носом и, сам того не заметив, задремал.
— Проснитесь, Сергей Петрович! — Голос Керенского раздался над самым ухом. — Солдаты взбунтовались!
Рождественский по-лошадиному мотнул головой, выныривая из липкой паутины сна:
— Простите?
Перед ним, ежась в теплой серой фуфайке, стоял Керенский. Глаза болезненно сверкали на бледном лице.
— Мне только что сообщили по телефону! Лейб-гвардии Волынский и Литовский полки вышли с оружием на улицы! — Керенский нервно засеменил по кухне. — Началось, Сергей Петрович! Пробил решающий час!
Рождественский потер ладонями лицо, окончательно просыпаясь, и тут заметил хозяйку. Ольга Львовна стояла в коридоре, кутаясь в шаль. Лицо ее выражало крайнее волнение. Взгляд был прикован к кухонному столу. Рядом с пустой чашкой на скатерти лежал револьвер.
Рождественский густо покраснел и спрятал оружие за пазуху:
— Что будем делать?
— Нам срочно нужно в Думу! — постановил Керенский.
— Саша! — тревожно донеслось из коридора. — Покушайте хоть!
Керенский махнул рукой. Наскоро поцеловал в щеку жену и бросился одеваться.
***
Через четверть часа они уже подошли к Таврическому дворцу. Керенский, игнорируя главный вход, а потащил Рождественского куда-то в сторону, к неприметной двери. Минуя библиотеку, они устремились вглубь здания.
Дворцовые коридоры были пустынны и тихи. Редкие уборщики натирали паркет и наводили блеск на бронзу дверных ручек. Но чем ближе становился Екатерининский зал, тем чаще попадались суетливые господа с растерянными лицами. Спорящие и шепчущиеся компании стояли среди колонн. Овальную беломраморную залу наполнял взволнованный галдеж.
— Александр Федорович!
От группы спорящих отделился лысоватый человек. Его редкие волосы топорщились в стороны, козлиная бородка нервно тряслась, словно он беспрестанно что-то жевал.
— Слава богу, вы пришли! — схватился он за ладонь Керенского обеими руками, будто утопающий за соломинку.
— Ну как тут, Николай Виссарионович? — сухо, по-деловому осведомился Керенский.
Рождественский вдруг поразился случившейся с Александром Федоровичем перемене. В царящем море растерянности он казался надежной скалой, уверенным и знающим человеком.
— Император указом распустил Думу! — с придыханием ответил депутат.
— Это недопустимо! — строго ответил Керенский. Брови его сдвинулись. — Разойтись сейчас означает потерять контроль над ситуацией! Потерять страну!
— Я это понимаю, — начал было депутат.
— А Родзянко понимает? — перебил его Керенский. Вытянул шею и завертел головой. — Где он?
Завидев кого-то, он размашистым шагом двинулся к большой группе думцев, толпящихся у золоченых скамеек под окнами. Депутат и Рождественский едва ли не бегом бросились за ним.
Не обращая внимания на окрики и тянущиеся к нему руки, Керенский уверенно пробил людскую стену и склонился к мужчине в летах, грузному и с аккуратной эспаньолкой. Тот сидел на скамье, то и дело отирая платком пот с лысины. Александр Федорович что-то страстно зашептал ему на ухо, обводя взглядом присутствующих. Родзянко сперва склонил голову набок, потом начал комкать платок и мерно кивать.
Рождественский заметил, что глаза Керенского снова сделались разноцветными.
Керенский перестал нашептывать и выпрямился. На губах его мелькнула довольная улыбка.
Родзянко поправил бабочку и поднялся.
— Господа! — громко, привлекая внимание, начал он. — Я принял решение, господа! Наше сегодняшнее собрание будет иметь неофициальный характер! Прошу всех проследовать в Полуциркульный зал. Нам требуется безотлагательно решить, как вести себя в сложившейся обстановке!
***
Небольшой зал с трудом вместил депутатов. Стульев не хватало, люди стояли вдоль стен. Керенский одним из первых влетел в помещение и занял им с Рождественским места у прохода.
— Господа! — пробасил думский председатель. — Положение серьезное — в столице анархия! Полицейские участки преданы огню! Взбунтовавшиеся войска стреляют в жандармов и казаков! Рано или поздно они будут здесь!
Зал наполнился тревожным гомоном:
— Где министры? Что мы будем делать? Нужно организовать оборону!
Воздух словно пропитался электрическими разрядами. Керенский чувствовал, как они проникают в него, заставляя быстрее бежать кровь по венам.
— Окажем сопротивление, — мрачно сказали сзади, — так они нас на штыки подымут.
— А если не окажем — развесят на фонарях, — тут же возразил кто-то.
Рождественский наклонился к Керенскому.