Революция 2. Начало

— Ну что вы, друг мой. — Александр Федорович прикрыл глаза. — Не нужно делать этого прямо сейчас. Поешьте хотя бы с дороги. Оля, — позвал он. — Накорми нашего странника.

Желудок Рождественского застонал. Сергей Петрович только сейчас понял, как сильно голоден.

***

— Вон он, ваш грузовой, — уверенно ткнул в стекло закопченным пальцем машинист.

Соломон прилип к окошку. Возле зеленого вагона маячил одинокий часовой. Завидев медленно подкатывающий паровоз, он сдернул винтовку с плеча и заспешил навстречу.

«Фита» пшикнула клубом дыма и встала.

— Вы какого лешего тут делаете? — грозно спросил покрытый инеем железнодорожник и передернул затвор.

— Михай, ты, что ль? — высунулся из кабины машинист.

— Петруха! — расплылся в улыбке охранник. — Вот свезло так свезло. — Караульный уже забросил за спину «мосинку» и лез в паровоз. — Думал, уже окоченею тут насмерть. — Михай присел у топки и разом занял остаток свободного места в кабине. — Табачком не богаты, браты? — потер он широченные ладони.

Бессонов лучезарно улыбнулся и вынул из кармана полушубка серебряный портсигар.

— Угощайтесь, товарищи! Отличный табак! Аглицкий!

Мозолистые пальцы расхватали папиросы. Через минуту кабина наполнилась богатырским храпом.

— Ну вот, — захлопнул портсигар Бес. — На водке можно сэкономить. Шломчик, глянь-ка по углам, у них тут фомочки, часом, не завалялось?

Соломон ответил не сразу. Он пристально вглядывался в едва пока различимую фигуру в полумраке дебаркадера. Пальцы Шломо мелькали, ловко привинчивая «жоржа» к дулу парабеллума.

— Бери винтовку, Бес, и дуй к вагону, — тихо скомандовал Соломон. — Фомку нам уже при­несли.

Бессонов сжал оружие и выглянул из-за Шломо. Держа в одной руке керосиновую лампу, а в другой короткий ломик, к вагону приближался здоровенный бородатый детина.

— Это еще кто? — от души удивился Бессонов.

— Рождественский его фамилия, — процедил Соломон. — Чеши, говорю! Скажешь, этот вон, — кивнул Шломо на храпящего караульного, — по нужде отошел. Сам не лезь — пол-Питера стрельбой перебудишь. Как зайдет в вагон — свистни.

Бес кивнул и, подхватив дареную шапку, выскочил из паровоза.

***

Рождественский шел по перрону Императорского павильона. Звук его тяжелых шагов канонадой отдавался от свода пустого дебаркадера и бил по ушам. Сердце противилось предстоящему злодеянию. На душе было муторно.

Застекленный ангар кончился, перешел в простой навес. Ледяной ветер, словно поджидавший подполковника, тут же щелкнул по носу, сбил дыхание.

Поганое чувство грызло Рождественского. Мысли крутились вокруг адского пламени и смертных грехов.

За оставленным у перрона вагоном виднелась в темноте черная громада паровоза. Сергей Петрович прибавил ходу. У товарного его ждал еще один сюрприз.

— Ты еще кто? — смерил взглядом рябого путейца Рождественский. — А Михай где?

— До ветру отпросился, — тряхнул рыжей козлиной бороденкой новый караульный и глуповато улыбнулся. — Я за него.

Рождественский глянул на дверь вагона и успокоился — пломба была на месте.

— Ну, раз ты за него, — вздохнул Сергей Петрович и протянул охраннику керосиновую лампу, — займись вот.

Пока тот чиркал спичками и крутил фитилек, Рождественский сломал печать и украдкой перекрестился. Поднатужился, отодвигая дверь, и замер перед черным нутром вагона.

— Извольте, — услужливо подал керосинку путеец.

Рождественский набрал полные легкие холодного воздуха и шагнул в темноту.

Гроб стоял на двух ящиках от чугунных колес. Сергей Петрович примостил лампу в изголовье. Язычок пламени нервно трепетал, отражался от застекленного оконца, устроенного в крышке. За ним пугающе пульсировала мертвая мгла.

— Господи, прости, — прошептал Рождественский и навалился на лом.

Гвозди натужно покинули дубовые доски. Раздавшийся скрип оцарапал натянутые нервы. По ноздрям ударил тошнотворный запах формалина и тлена.

Распутин лежал с раздувшимся, потемневшим лицом. Кожа его оплыла, обнажая желтые зубы. Казалось, покойник скалится.

Рождественский тяжело проглотил вязкую слюну и, борясь с накатившей вдруг тошнотой, принялся шарить по трупу.

Дрожащие пальцы нащупали в кулаке мертвеца плотный комок. Сергей Петрович развернул сверток. В накрахмаленном платке лежала серебристая фигурка кота.

Словно зачарованный, Рождественский погладил зверюшку по спине. Кот будто бы сам прыгнул в ладонь. Пальцы Рождественского сжались.

Дощатый пол вагона дрогнул под ногами подполковника. Лампа исчезла. Темнота облепила Рождественского.

Вдруг где-то наверху вспыхнула ослепительно белая искорка. От нее потянулась вниз сияющая белая нить. Темнота треснула и разошлась в стороны. В прореху ударили светом тысячи фар. Сверкающий белоснежный туман заклубился в ней, маня и одновременно успокаивая.

Рождественский протянул руку к свету.

Тут откуда-то издалека послышался длинный разбойничий свист.

Ощущение смутной тревоги всколыхнулось где-то глубоко в подполковнике. Он попытался разжать кулак, силился прогнать видение, но сияющая благодать не отпускала.

Сергей Петрович закусил губу. Рот наполнился соленым и теплым. Видение отступило и нехотя растаяло.