Революция.com

Это развитие идеи Егора Холмогорова по поводу возможных контрреволюционных стратегий, который написал: «Однако нам интересна не столько технология контрреволюции, которая может сильно отличаться от страны к стране и от региона к региону, сколько ее политология, базовый принцип которой вполне очевиден. В условиях крушения старой власти и ее неспособности выполнить роль «кровавой собаки» самостоятельно единственным шансом на хотя бы частичное спасение страны и сохранение в ней порядка и суверенитета является встречная революция, то есть создание новой власти, процесс формирования и укрепления которой войдет в противоречие с революционным потоком, которая будет не защищаться, а наступать, и которая не будет связана формальными и неформальными ограничениями прежнего режима. Именно в процессе создания «фактора власти» встречная революция способна раздавить революцию первоначальную и снять хотя бы самые острые ее симптомы. Строго говоря, именно такая революция, в отличие от простого подавления, и заслуживает названия контрреволюции в точном смысле этого слова. Контрреволюция формирует новый порядок, на защиту которого, подобно революции, мобилизует не упадочное чиновничество и силовые структуры, а новые добровольные объединения, куда могут входить и соответствующим образом настроенные чиновники, и военные, и полицейские, и просто сочувствующие – «партизаны порядка», но на совершенно иных, чем при старом режиме, началах. В этом случае революция сталкивается не с разлагающимся, а напротив, – с учреждаемым государством. Причем таким «общественный договор» заключен буквально вчера, и его участники воспринимают его как личное дело и личное достижение. В столкновении с таким учреждаемым государством шансы «революции», особенно «оранжевого» класса, то есть революции, использующей системные дыры в распадающейся недогосударственности, исключительно малы» [14].

Это странное и еще раз странное предложение. Но пока оно выглядит как единственно возможное, поскольку действительно революцию может остановить только встречная революция, а отнюдь не падающий режим, который несомненно хочет совершить определенные действия, но уже не может. Он силен своим прошлым, а сейчас пришло время соревнований за сильное будущее. И здесь происходит смена правил игры.

В обсуждении ситуации в Киргизии возникло интересное различие революции и гражданской войны в систематике того, что имеется у сторон и на что направлен захват. А. Тарасенко подчеркивает следующее принципиальное различие: «В большинстве тех конфликтов, которые принято называть гражданскими войнами, на поверхность четко выступает факт наличия аппарата власти и управления у обеих сторон. Этот аппарат может строиться на одинаковых политических принципах, как в Гражданской войне в США, или же на принципиально противоположных, как в российской Гражданской войне начала прошлого века. Но этот аппарат есть, и только его наличие позволяет нам говорить о гражданской войне, а не каком-то другом «действе». Во время революции или дворцового переворота у стороны, стремящейся к захвату власти, есть, конечно, какие-то организационные структуры и центры, но центр власти находится не в ее руках. И если даже после удачного переворота выстраивается система власти, совершенно непохожая на предшествующую, то все равно поначалу используются готовые структуры государственности. В гражданской же войне никакой из сторон нет необходимости захватывать власть как структуру, ибо эта структура у них уже имеется. Борьба идет исключительно за территориальное господство» [15].

Интересно, что Александр Дугин, говоря о неоопричнине, выходит на эту же тему с несколько другой стороны [1 6]. По сути, он также пытается опереться на пассионарные слои общества для выполнения тех функций, которые неадекватно выполняются современной государственной машиной.

Правда, в преддверии киргизских событий были названы два параметра бархатной контрреволюции: честные прозрачные выборы и человеческое отношение к людям [17]. Еще работа с потенциальными диссидентами, постоянная работа на местах. Все это несомненно лежит в области как информационного, так и событийного противодействия. И все это самые понятные и самые адекватные меры. Это норма, вне которой, к сожалению, функционируют все страны СНГ.

Была также отвергнута идея экспорта революции: «Произошедшие события нельзя считать экспортом революции. Я вообще противник той точки зрения, которая сейчас озвучивается и российскими политологами в том числе, что якобы в Киргизии был повторен украинский и грузинский сценарии. Революционная ситуация и нестабильность в Киргизии наблюдалась в последние несколько лет, и если не сейчас, то в конце этого года во время президентских выборов в любом случае оппозиция пошла бы ва-банк» [1 8].