Революция.com

Цветные революции, как и бархатные революции до этого, во многом оказались революциями морального порядка, поскольку материальные факторы хотя и присутствовали, но были вторичными. Это одновременно говорит о том, что власть в принципе не умеет разговаривать со своим собственным населением. Она чувствует себя сильной только в контролируемых ею контекстах, уходя от общения в контекстах неконтролируемых. Кстати, и перестроечный переход также ознаменовался освоением новых коммуникативных контекстов: от ритуальных к более свободным. Кстати, на Украине только Леонид Кравчук смог выдержать этот новый формат в телевизионных дискуссиях с «Рухом», что в результате и привело его к посту первого президента.

Все цветные революции ведут свое начало от перестройки, о которой Модест Колеров говорит: «Перестройка запустила механизм смуты, который никто не хотел анализировать, питалась надеждой на социальную мобильность: жить достойно, но не работать адекватно. Этот внутренний фактор – основа рукотворных «цветных» революций» [22]. Перестройка одновременно усилила некоторые факторы, которые присутствовали и ранее в более мягких формах. Просто появилась политическая возможность для их проявления.

Майдан в случае украинской ситуации был также определенным нейтрализатором власти. При этом феномен Майдана отражает отсутствующую в современных обществах возможность коллективных позитивных действий. Разделенные по своим квартирам, люди редко имеют возможность проявить себя.

Пример подобного рода нам встретился в реагировании жителей Канады после 11 сентября, когда огромное число рейсов после закрытия воздушного пространства США были вынуждены завершиться в канадских аэропортах. Десятки тысяч людей вышли на помощь, предоставляя еду и место для сна, что также составило подобный Майдану единый порыв всего населения [23]. Эмоциональная составляющая такого рода событий достаточно велика, но она только сегодня стала предметом изучения в ситуациях коллективного протеста [24].

При этом мы не склонны интерпретировать Майдан как проявление роли евангелических церквей, пришедших в Украину после 1991 года, что делает Давид Айкман, цитирующий слова нигерийца Сандея Аделаджи, возглавляющего самый многочисленный приход в Европе [25]: «На плошали – сотни наших пасторов, прибывших со всех концов страны. Параллельно с политическими выступлениями других ораторов мы постимся и молимся на небольшой площадке, которую нам отвели в уголке сцены на площади. Каждый день там находятся 400–500 пасторов: через микрофоны их молитвы разносятся по всей площади, чтобы каждый мог присоединиться к нам в молитве. Они молятся за Украину, постятся и проповедуют христианскую альтернативу в качестве выхода для страны».

Более адекватен в своем анализе роли Майдана Михаил Ремизов, который выносит на обсуждение новые аспекты легитимности, возникшие в результате революций [26]: «Режимы, выходящие из их горнила (бархатных революций – Г. П.), по структуре своей легитимности уже не являются «постсоветскими»: их утверждение связано со сломом инерции и выходом на сцену мобилизованного массового субъекта. Или выкатыванием на сцену его муляжа…» И это действительно проблема для власти, поскольку атаки оппозиции всегда направлены на разрушение легитимности.

Нейтрализация власти приходит и с новым набором действий оппозиции, к которым власть не готова. Оппозиция действует, власть только реагирует на предложенные ходы, что само по себе уже является признаком слабости. Власть пытается усилить себя, включая новые связи, но они оказываются исчерпанными, в то же время связи оппозиции все время работают на расширение.

Чарльз Тилли перечисляет набор механизмов, свойственных оппозиции [27. – С. 1 32]:

• активация существующих мы/они границ;

• ответ на ослабленные варианты репрессий;

• сигнализация эффективности и возможности обычно рискованных практик;

• избранная расплата за ранее реализованные неверные поступки.

Как видим, активация разделения Украины на западную и восточную вполне укладывается в первый пункт.

Нейтрализация власти осуществлялась и с помощью СМИ, а не только с помощью закулисных переговоров. СМИ не являются той внешней мировой властью, но они являются проводником ее интересов. При этом форматирование ее все равно идет извне, на мировые СМИ практически невозможно повлиять из самой страны, поскольку все варианты сообщений фильтруются, остаются только соответствующие внешней картинке, которая может быть эквивалентной действительности, а может навязываться ей.