Революция и Гражданская война в России 1917—1922

Немало книг о Февральской и Октябрьской революциях в России было издано в последние пять-шесть лет западными историками и советологами. Важный вклад в изучение революционных событий в России внесла в эти же годы советская и русская эмиграция. Недавно начал публикацию своих «узлов» из серии «Красное колесо» А. Солженицын. Важным представляется и другое начинание Солженицына – издание им исследований и мемуаров в сериях «Исследований новейшей русской истории» и «Всероссийской мемуарной библиотеки».

Естественно, что при наличии столь значительного количества новых источников я мог бы расширить и дополнить каждый из разделов своей книги о революции. Однако у меня не возникло оснований менять что-либо в ее главных положениях и выводах.

В своей книге я не ставил задачей подробно изложить историю революции и Гражданской войны в России. Я попытался проанализировать лишь немногие из проблем, связанных с революционными событиями 1917–1922 гг., которые казались мне особенно важными для понимания последующего развития Советского Союза. Одной из таких проблем является вопрос о соотношении случайности и необходимости в течении и исходе важнейших событий Русской революции 1917 года.

Нетрудно убедиться, что на протяжении нескольких десятилетий советская историческая наука рассматривала события 1917 года и всю историю последующего развития Советской России с позиций примитивного детерминизма. Так, например, полемизируя с некоторыми западными «буржуазными» историками, А. Е. Кунина писала: «Социалистическая революция для России была единственным выходом из сложившегося узла империалистических противоречий. В результате резкого обострения классовых и национальных противоречий российский империализм оказался наиболее слабым звеном в цепи мирового империализма». (Выделено А. Куниной.) По мнению Куниной, и Февральская и Октябрьская революции 1917 года были событиями, которые уже нельзя было предотвратить[1].

Нельзя не отметить, что подобные утверждения все чаще оспариваются в советской историко-политической литературе. «В истории нет фатального действия объективной необходимости, – писал, например, видный теоретик Ю. А. Красин. – В любой конкретной исторической ситуации люди имеют свободу выбора. Перед ними раскрывается как бы веер возможностей. И никто, кроме них самих, не определяет, на какую из них ставить ставку. Выбор делается под влиянием множества условий и факторов, среди которых есть и случайные, не поддающиеся учету заранее. Поэтому нет и не может быть однолинейной детерминированности событий, не допускающей разнообразных отклонений, попятных движений»[2].

Нетрудно заметить, что в мемуарной литературе, принадлежащей перу эмигрантов, редко встречаются утверждения о неизбежности революции и победы большевиков. Здесь преобладает поиск разного рода утраченных возможностей. При этом большинство мемуаристов удивляются легкости, с которой Февральская революция одержала победу над самодержавием, а затем и большевики взяли верх над Временным правительством. Совсем недавно один из свидетелей событий 1917 года М. Карпович писал, обвиняя царя и правительство в пренебрежении требованиями думской оппозиции – создать в России министерство общественного доверия. В этих требованиях, утверждает Карпович, «не было ничего революционного, и всякая сколь-нибудь разумная власть ухватилась бы за этот последний шанс – хотя бы для собственного спасения. Русская же власть того времени оставалась глуха ко всем предостережениям даже тогда, когда они шли от Государственного совета, от Совета объединенного дворянства, от великих князей. За последние до революции месяцы о ее неизбежности часто говорили. Но когда она пришла, она всех застала неподготовленными: и население, и правительство, и политические партии. В той быстроте, с которой она произошла, и в той легкости, с какой она одержала победу, было нечто фантастическое. Достаточно было нескольких дней уличных беспорядков в Петрограде и отказа солдат Петроградского гарнизона эти беспорядки подавить, чтобы режим прекратил свое существование. Трудно даже говорить о его низвержении – он просто распался от первого же толчка. Никаких настоящих попыток к самозащите с его стороны не было – оказалось, что ему не на кого было опереться…»[3]

Александр Солженицын полагает, что царь мог бы опереться на миллионный корпус присягавшего ему русского офицерства. Но это иллюзия. Хотя состав офицерства и изменился за годы мировой войны, в нем продолжало доминировать дворянство, явно желавшее сохранить монархию. Но что могли сделать офицеры и генералы без поддержки солдат, уже выходящих из подчинения? В отдельных случаях дело доходило до убийства солдатами и матросами своих офицеров. В моем архиве имеется небольшое письмо, отправленное 12 марта 1917 года из Кронштадта солдатом Анатолием своему другу Сергею. Вот его текст: