Революция и конституция в посткоммунистической России. Государство диктатуры люмпен-пролетариата

Российский авторитаризм «атипичен» и по своей природе внутренне нестабилен. С одной стороны, Россия выглядит как классическое «недоразвитое государство» с характерными для него слабостью институтов, господством патерналистских отношений между властью и обществом, коррупцией, протекционизмом и приоритетом обычного права перед писанным. С другой стороны, в исторический код России встроен уникальный «ген развития», который в критических ситуациях, в отличие от типичных «недоразвитых государств» Африки или Латинской Америки, включает механизм самообновления системы.

Перестройка как modus operandi русской «революции сверху»

На протяжении последних ста пятидесяти лет Россия была одним из самых значимых полигонов мировой истории. «Великая революция», «большой террор», «оттепель», перестройка — все это круто меняло не только жизнь в России, но и влияло на политический климат на всей планете. Не исключено, что и новый поворот русской истории окажется не менее радикальным, чем предыдущие, и Россия вновь подтвердит репутацию самого большого в мире «политического коллайдера».

Перестройки в России возникают не на пустом месте и вовсе не из любви к свободе. Они всегда являются не столько следствием активности определенных личностей, сколько итогом развития определенных процессов. Они, как правило, ставят точку в очередной главе российской истории. Поэтому, чтобы всерьез судить о перспективах новой перестройки, необходимо прежде всего понять, итогом какого именно исторического процесса она должна стать и какую именно страницу русской истории ей предстоит перевернуть?

Ответить на этот вопрос непросто. Для этого надо вписать современные российские политические реалии в исторический контекст. А значит, надо найти методологию, позволяющую связать воедино и описать в едином ключе все российские «великие потрясения».

Советский строй был для больного российского общества функционально тем же, чем для больного человека является наркоз. Чтобы не погибнуть от болевого шока, общество впало в «коммунистический анабиоз», просуществовав в нем почти столетие. Когда наркоз перестал действовать и пузырь «советской цивилизации» сдулся, общество вернулось к тому, с чего все начиналось, — к русской революции с ее нерешенными задачами.

Так же как контрреволюция 1953 года оказалась скрыта для нас событиями 1956 года, возобновление русской революции в 1989 году оказалось скрыто от нас бурными событиями 1991-1993 годов. В действительности именно в 1989 году произошли те радикальные изменения, которые остановили часы советской истории и с которых начался отсчет нового времени: Горбачев победил консерваторов в ЦК КПСС и на партийной конференции; было созвано подобие Учредительного собрания — Съезд народных депутатов — и начался распад «советской империи» (крушение берлинской стены и вывод войск из Афганистана).

Видимо, есть какая-то закономерность в том, что «девятый вал» революции приходит не сразу, а спустя несколько лет после основного, но при этом не столь заметного «подземного толчка». Возможно, это связано с тем, что первый толчок рождает определенные ожидания (а следовательно, предоставляет кредит доверия), которые практически никогда не могут быть оправданны. И лишь когда кредит доверия оказывается полностью исчерпанным, разочарованное общество наносит второй сокрушительный удар по умирающей власти.

В 90-е годы Россия погрузилась в хаос революционного насилия, в котором пребывала почти пятнадцать лет. То, что мы называем «лихими девяностыми», было временем революционной ломки всех сложившихся отношений и стереотипов, насильственного перераспределения имущества и власти. В конце концов, из хаоса стал проступать «новый порядок», который во многом, к несчастью, напоминал порядок старый, поскольку никаких видимых культурных подвижек в обществе за это время не произошло.

В 2003—2004 годах Россию накрыла первая посткоммунистическая контрреволюционная волна, которая попыталась ввести «революционное наследие» 90-х в определенные рамки. Она носила преимущественно антиолигархический характер, частью уничтожив, частью поставив под контроль государства элиту, рожденную горбачевско-ельцинской революцией. Возникшее из этой контрреволюции государство осталось, тем не менее, насильственным по своей природе и целям. Причем уровень и роль насилия в функционировании современной российской власти явно недооценивается[9].

То, что Россия переживает сегодня эпоху реставрации, стало общим местом в политической публицистике последних лет. Повсюду мы наталкиваемся на знакомые до боли экономические, социальные и политические очертания. И действительно, повсеместный возврат от плюрализма к монополии — идет ли речь об экономической конкуренции или о политической борьбе — как нельзя лучше иллюстрирует полученный советской историей от современной России «откат».