Революция и семья Романовых

Хотя, писал Деникин, в армии и 80 % монархистов, «вывесить лозунг монархии, значит потерять союзников или расколоть». «Непредрешенчество» представлялось военному и политическому руководству Добровольческой армии более верной тактикой, и оно решило даже отклонить претензии находившегося в Крыму бывшего верховного главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича на возглавление «белого движения»[652]. Это ни в коем случае не означало отказа от монархизма в принципе. Когда В. В. Шульгин бомбардировал командование Добровольческой армии посланиями, требовавшими, чтобы оно открыто подняло монархический флаг, генерал Алексеев в июне 1918 г. отвечал ему: «Относительно нашего лозунга – Учредительное собрание – необходимо иметь в виду, что выставили мы его лишь в силу необходимости… Наши симпатии должны быть для Вас ясны, но проявить их здесь открыто было бы ошибкой, т. к. населением это было бы встречено враждебно». И далее Алексеев заверял Шульгина, что, как только Добровольческая армия приобретет достаточно обширную «подвластную ей территорию», вопрос «о новом лозунге будет вскоре поставлен в повестку дня»[653]. Кроме того, добровольческий штаб имел и свой стратегический план, не совпадавший с расчетами Милюкова. Как писал Деникин Шульгину, предполагалось сначала «очистить юг», а уже потом «с хлебом идти на Москву и Волгу».

И все-таки Милюков продолжал судорожно держаться за свой план. Во второй беседе с «майором Гаазе», состоявшейся 27 июня (10 июля), Милюков самонадеянно утверждал, что, несмотря на некоторые неблагоприятные сведения (выход кадетов из «Правого центра», отказ Добровольческой армии от германофильской ориентации, «движение чехов» на Востоке, проходившее под эгидой союзников), он уверен, что кадетская партия пойдет за ним, если только ему будет обеспечена «твердая опора» со стороны Германии. Более того, он делал вид, что не терял надежды на то, что Добровольческая армия еще может «склониться» к немцам, если ее не «раздражать» арестами добровольческих агентов на Украине и запрещениями переброски офицеров на Дон. Даже если Добровольческая армия уйдет на Восток, говорил Милюков, она и там «может пригодиться»: ведь где-то там великий князь Михаил Александрович… Но все это было теперь не более чем политической бравадой и политическим блефом. В письмах к руководителю московского «Национального центра» кадету Н. Н. Щепкину Милюков вынужден был признать, что его план «утилизации» Добровольческой армии как внутренней силы, которая с помощью немцев «освободит Москву», нужно «признать разрушенным и устаревшим». По всем данным, осознали это и немцы. Милюков был им теперь не нужен, и посол Мумм стал энергично настаивать на его высылке. Последнее, что он сделал, находясь в Киеве, – в начале августа составил «записку» для «Правого центра», о которой мы уже упоминали и в которой он в обработанном виде изложил свои переговоры с Гаазе и Муммом. В ней Милюков все еще продолжал оставаться на своей киевской позиции, но, пожалуй, без прежней энергии. Его программа – создание монархического коалиционного правительства, только без «сторонников самодержавия» и «сторонников ориентации левого центра», правительства, «по необходимости благожелательного относительно германцев»[654]. Что касается кандидата на престол, то Милюков предлагал «отыскать великого князя Михаила Александровича, местопребывание которого должно быть известно его близким в Москве»[655]. Фактически, таким образом, Милюков пытался возродить свой план начала марта 1917 г., когда в квартире на Миллионной он убеждал Михаила Александровича принять власть, «переданную» ему отрекшимся Николаем II… Вскоре Милюков покинул Киев, уехал в Чернигов, затем в местечко Пересаж, где, по его словам, занялся своей книгой по истории русской революции, музицировал и отдыхал. Он еще несколько раз приезжал в Киев, участвовал в заседании комитета кадетской партии, в совещаниях бывших членов Государственных дум и Государственного совета, встречался с приехавшим из Москвы А. И. Кривошеиным, с которым немцы теперь пытались так же заигрывать, как ранее с Милюковым. Но Кривошеин уже колебался в своем германофильстве и, не найдя общего языка ни с местными монархистами, ни с немцами, вскоре уехал в Крым…