Революция. Книга 2. Жертва

Проволочные заграждения разнесены в клочья. Но все же они еще могут на некоторое время задержать людей. Наша артиллерия дает огоньку. Стучат пулеметы, потрескивают ружейные выстрелы. Мы ринулись в атаку. На бегу солдаты почти ничего не могут сделать, сначала надо подойти к врагам метров на тридцать. Вот мы и достигли окопов французов и их редутов. Я различаю перекошенные лица, плоские каски. Под одной из касок — темная острая бородка и два глаза, пристально глядящих прямо на меня. Я поднимаю руку с гранатой, но не могу метнуть ее в эти странные глаза. Предмет лишает всяких сомнений, заставляя беспощадно убивать. Но я не мог сделать этого один, без своего талисмана. На мгновение вся панорама боя кружится в каком-то шальном танце вокруг меня и этих двух глаз, которые кажутся мне единственной неподвижной точкой. Затем голова в каске зашевелилась, показалась рука — она делает какое-то движение, и моя граната летит туда, прямо в эти глаза. Выжить — кто бы не был передо мной, я не остановлюсь. Мы не сражаемся, мы спасаем себя от уничтожения. Мы швыряем наши гранаты в людей — какое нам сейчас дело до того, люди или не люди эти существа с человеческими руками и в касках? В их облике за нами гонится сама смерть.

Они были повсюду. И я испытывал страх встречи с ними со всеми. Я видел как мои товарищи гибли под огнем противника. Но атака продолжалась, ведь несмотря ни на что, наша задача прорвать их оборону. И неважно сколько людей погибнет здесь. Ты побеждаешь или умираешь. И я решился. Еще раз, всего-навсего один раз, использовать кабана.

Теперь я был зверем и не боялся взглянуть в лицо своего врага, в лицо самой смерти. Мной овладела бешеная ярость. Я уже не бессильная жертва, ожидающая своей судьбы. Теперь я могу разрушать и убивать, чтобы спастись. Чтобы спастись и отомстить за себя. Я знал, что и другие тоже впадали в ярость, идя за мной. Я вел их в этот бой, и мы были беспощадными животными, жаждущими крови врагов своих. Берсерки. Вот кем мы становились, когда я надевал на шею кабана. Мы были неконтролируемыми берсерками, несущими смерть.

Мы укрываемся за каждым выступом, швыряем под ноги врагов гранаты, и снова молниеносно делаем перебежку. Грохот рвущихся гранат с силой отдается в наших руках, в наших ногах. Мы бежим, подхваченные этой неудержимо увлекающей нас волной, которая делает нас жестокими, превращает нас в убийц, я сказал бы — в дьяволов, и, вселяя в нас ярость и жажду жизни, удесятеряет наши силы — волной, которая помогает нам отыскать путь к спасению и победить смерть. Если бы среди сидящих в окопах был мой отец, я не колеблясь метнул бы гранату и в него!

Потери французов становятся все более чувствительными. Они не ожидали встретить столь упорное наступление. Наша артиллерия открывает мощный огонь и не дает нам сделать бросок. Рядом со мной одному оторвало голову. Он пробегает еще несколько шагов, а кровь из его шеи хлещет фонтаном. Огонь, перекатывается на сто метров дальше, и мы снова рвемся вперед, и французам приходится поспешно отходить. Но что-то увлекает нас дальше, и мы идем вперед, помимо нашей воли и все-таки с неукротимой яростью и бешеной злобой в сердце — идем убивать, ибо перед нами те, в ком мы сейчас видим наших злейших врагов. Их винтовки и гранаты направлены на нас, и если мы не уничтожим их, они уничтожат нас!

Мы утратили всякое чувство близости друг к другу, и когда наш затравленный взгляд останавливается на ком-нибудь из товарищей, мы с трудом узнаем его. Мы были бесчувственными зверьми, вышедшими на охоту. А наша добыча была так беззащитна, словно сама хотела, чтобы мы достигли ее. Французы продолжали отступать, а мы стремительно их настигали. Один молодой лягушатник отстал. И мы настигли его. Он поднял руки, в одной из которых держал револьвер. Непонятно, что он хотел сделать — стрелять или сдаваться. Нам все равно — ударом лопаты ему рассекают лицо. Увидев это, другой француз пытается уйти от погони, но в его спину с хрустом вонзается штык. Он бежит дальше, а штык, покачиваясь, торчит из его спины. Третий бросает свою винтовку и присаживается на корточки, закрывая глаза руками.

Продолжая преследование, мы неожиданно натыкаемся на следующую линию вражеских позиции. За время зимней передышки, оборонительные редуты французов были увеличены, и составляли несколько линий, простирающихся на десятки километров вглубь фронта. Мы так плотно насели на отходящих французов, движимые жаждой убивать, что нам удается прибежать почти одновременно с ними. Потерь у нас немного. Какой-то пулемет подал было голос, но граната заставляет его замолчать.