Революция, которую мы ждали

Наверное, уже пора озвучить другую теорию невроза, о которой я уже говорил между строк, предполагая, что ответом на идею о классических грехах христианства должна стать не только отрешённая нейтральность, но и добродетель, присущая психическому здоровью. Я имею в виду взгляд на страдание, высказанный Фрейдом. Основатель психоанализа сформулировал множество теорий, но одним из самых глубоких порождений фрейдовской мысли является идея коллективной кастрации.

Фрейд разоблачил криминализацию инстинкта, и в особенности криминализацию желания. Видение Фрейда пронизывает идея, что зверь лежит в основе человеческой сущности. Фрейд как бы говорит нам: «Достаточно уже измышлений о духовности. Пора постепенно признать: мы в своей сущности недалеко ушли от животных, и, как животным, нам не нравится клетка, в которую нас посадили. Мы создали антиэротичную, репрессивную цивилизацию. И эта Цивилизация учит нас подавлять удовольствия и ставить разум во главу угла: разум и его полномочия, — таким образом, долг превыше удовольствия. В каком-то смысле это и есть цивилизация: когда долг побеждает удовольствие. Так и было записано в воинских уставах древних народов. Воин мог пасть, пронзенный стрелой, не издав ни единого стона, потому что воинский дух выше страданий тела, а сознание управляет нашим поведением, отдавая телу приказы долга. Японцы способны расстаться с жизнью, вспоров себе живот, потому что такое поведение диктует кодекс чести и героический идеал, воплощённый в людях, способных преодолевать базовые инстинкты».

Действительно, в нас есть что-то, что переживёт тело, но я не думаю, что правильно учить людей презирать своё естество и его желания. Расплата за отсутствие счастья очень велика, и месть неудовлетворенного инстинкта, который превращается в фантасмагорические явления, такие как невротические желания и разрушительные страсти, поистине ужасна.

Учение Фрейда складывалось под влиянием Ницше, и, я уверен, он взял больше у Ницше, чем у своих наставников — физиологов, неврологов или врачей. А Ницше считал, что окаменевшему христианству необходимо вливание дионисийского духа. Что являлось дионисийским духом для Ницше? В частности, доверие природе. Если в Нас есть животные инстинкты, то они похожи на тропизмы у растений, которые знают, куда пускать корни, где взять воду, и умеют поворачивать свои цветки вслед за солнцем… И никому не приходит в голову осуждать цветок за такие действия или же считать первертными желания зверей пить, поглощать пищу или спариваться. Мы не можем контролировать животных, и было бы иллюзией пытаться вмешиваться в инстинкты и половое поведение кошек или собак: мы не осмеливаемся настолько регулировать их жизнь — им в этом повезло. И нам тоже, потому что психическое здоровье кошек, лошадей, дельфинов нас поддерживает. Бывает, что кошки и собаки помогают своим хозяевам пережить моменты депрессии или отчуждения.

Если Фрейд прав в своих предположениях, утверждая, что мы очень несчастные животные, заключённые в клетку цивилизованной жизни, то, может быть, стоило бы принять предложение Ницше культивировать дух дозволенности наших желаний: придавать им большую ценность и меньше криминализировать их. Эту идею развивал также ученик Фрейда Вильгельм Райх, который ещё больше, чем сам Фрейд, верил в освобождение репрессированных обществом внутренних сил, вдохновлённый идеей выпустить зверя из клетки или тюрьмы. Один учитель, под глубоким воздействием идеи Райха, — Александр Сазерленд Нилл — создал известную школу Саммерхилл, эксперимент по воспитанию детей в условиях свободы и любви. Он был воодушёвлен идеей, что самым главным в образовании является именно свобода и любовь. Из этой школы выходили очень благополучные люди, но о Саммерхилле многие высказывались плохо. Злые языки сумели заглушить научные выводы, основанные на результатах долговременных исследований, и в обществе разразился такой ужасный скандал, что некоторые родители испугались, что их детей воспитывают в атмосфере вседозволенности. Похожее произошло снова в 1960-е годы, когда родилось движение контркультуры. Власти испугались возможных социальных последствий от действий этих молодых людей, которые принимали наркотики и высказывали более чем критические суждения о своих благонравных родителях, бабушках и дедушках. Произошел, как его назвали американцы, разрыв поколений: такая огромная пропасть между отцами и детьми, что политики стали демонизировать молодежь.