Революция не всерьез

Во-первых, как пространство жизни. Большинство ситуационистов при этом исходило из постулата, что это пространство изначально гуманно, создано человеком для своего блага, для творчества и удовлетворения, но искажено классовым обществом — приспособлено к утилитарным задачам обогащения правящих классов, и современный город потому агрессивен и антигуманен («жесток и тесен»). Меньшинство же полагало, что город вообще, по природе своей, агрессивен и тоталитарен, так как возник именно как оборонительное, то есть военное сооружение. Однако все ситуационисты были уверены, что пространство жизни в реальности превращено в пространство подавления, и поэтому необходимо его революционное преобразование. Рецепты были многообразны, но их можно свести к двум группам: 1) создание явочным путем автономных пространств жизни, на которых не действуют «внешние» законы классового общества (начиная от сквотов и кончая формированием независимой от внешнего мира реальности в сознании наркомана) и 2) глобальное переустройство пространства жизни в ходе (или в результате) социальной революции. Второй вариант оставлял широкий простор для проектов, предсказаний и фантазий. Например, в коллективном проекте 1959 г. ситуационисты предсказывали, что центр Парижа после всемирной победы революции будет восстановлен в том виде, в каком он существовал в 1871 г., будет именоваться не Парижем, а Коммуной, и внутри Коммуны будут созданы, например, Квартал Художников, Квартал Поэтов, Квартал Пьяниц, Квартал Зеленщиц и т. д. — и поэты в поисках вдохновения будут ходить в гости к художникам, художники — к поэтам, а те и другие вместе — к зеленщицам (предполагалось, что зеленщицы должны обслуживать не только гастрономические, но и сексуальные потребности поэтов и художников) и пьяницам.

Во-вторых, город понимался как живой организм, несущий в себе собственную легенду и воздействующий этой легендой на жизнь и сознание горожанина. В незначительной степени легенда формировалась подлинной историей города, но в основном — по законам «общества спектакля» — мифом города, созданным литературой, музыкой, живописью, архитектурой, театром, кино, философскими, политическими, историческими текстами, а также и мемуарами (так, Париж — это в первую очередь Париж, созданный мемуарами Сен-Симона и де Реца, Гюго, Дюма, Бодлером, Тьером, Жюлем Валлесом, Оффенбахом, Мистенгет, Пиаф, Рене Клером, Марселем Карне, Камилем Писсаро, Тулуз-Лотреком, Делоне и т. п.). Одни ситуационисты считали такие легенды ложными и полагали, что задачей революционного искусства является преодоление легенды, другие, напротив, считали легенды отражением души города и связывали с характером легенды настоящее и будущее каждого города. Например, известна попытка систематизации городов по характеру легенд на живые города (Париж, Афины, Прага, Ленинград, Москва, Будапешт), мертвые (умершие) города (Венеция, Лондон, Копенгаген, Мехико, Мадрид, Манчестер, Амстердам), мертвящие города или города-убийцы (Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Бостон, Рим, Милан, Западный Берлин, Мюнхен, Турин), возрожденные (возрождающие) города (Гавана, Рио-де-Жанейро, Бейрут, Буэнос-Айрес, Монтевидео, Калькутта, Варшава). В живых городах революционная мысль и культура имели возможность развиваться и в будущем должны были успешно воплотиться в революционную практику. Мертвые города, напротив, убивали творческий дух революционных художников и мыслителей, которые в них живут, — так же, как революционный порыв масс. Мертвящие города агрессивно подавляли человека, испытывая его на излом и проявляя его экзистенцию: те, кто ломается, превращались в бездушные бизнес-машины, те, кто оказывались способными этому противостоять, должны были перейти к активному вооруженному сопротивлению. Наконец, возрожденные города благоприятствовали объединению революционных художников с революционными массами, к слиянию их в революционном экстазе и ориентации на наступательные действия.

В-третьих, город мыслился ситуационистами как материал для развития, база прогресса. Сельскую местность изменить нельзя: всякое изменение сельского пространства — это его урбанизация. А город дает бесконечное количество шансов для изменения, развития. На этой почве в ситуационистской среде пышно расцвело явление, которое позже (в 80-е гг.) в СССР получило название «бумажная архитектура». Пионером ситуационистской «бумажной архитектуры» был Иван Щеглов, русский по происхождению, писавший и думавший на двух языках (русском и французском) и заочно влюбленный в некоторые города СССР — Ленинград, Москву, Одессу, Киев. Причем Ленинград (Петербург) он воспринимал через тексты Достоевского, Гоголя, Блока, Троцкого, Москву — через тексты Чехова, Пастернака, Андрея Белого и т. д.