Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо

До сих пор неясно, владел ли король английским языком, однако сохранившиеся документы свидетельствуют о том, что он многое понимал и немного писал. В любом случае ему на помощь приходил французский – международный язык дипломатии. В его характере было нечто общее с представителями династии Стюартов, в том числе беспощадность и упрямство. Наверное, эти черты присущи любому успешному монаршему роду. Георгу было пятнадцать лет, когда он принял участие в своей первой военной кампании, поэтому его нельзя уличить в трусости. Кроме того, важно помнить, что Ганновером он правил без малого шестнадцать лет. Новый король Англии не был неофитом. Теккерей писал о новом монархе: «Когда он прибыл в Англию, ему было уже за пятьдесят; мы приняли его, поскольку хотели, чтобы он пришел, поскольку он отвечал нашим требованиям; мы смеялись над его грубоватым немецким нравом и смотрели на него с презрением. Нашу преданность он воспринимал как должное, прибирал к рукам все возможные средства и ограждал нас от католичества и деревянных башмаков. Я, к слову сказать, в те дни был на его стороне». Деревянные башмаки служили символом порабощения Францией.

Георг по натуре был сдержанным и не любил протокольных формальностей, поэтому его двор не отличался пышностью. Его свиту составляли приближенные-немцы, которые исполняли все необходимые обязанности. Неудивительно, что подданные считали его замкнутым и отчужденным. По утрам он вставал рано, однако из своих покоев выходил лишь к полудню для совещаний с министрами; после официальных встреч и заседаний, которые могли длиться часа по три, он вновь возвращался в свои покои. В предвечернее время король гулял по дорожкам Сент-Джеймсского парка, а вечерами играл в карты с одной из фавориток. Время от времени король посещал оперу или театр, и эти выходы были лишены всякой помпезности и церемониала; монарх даже избегал королевской ложи. Его придворные не имели и тени тщеславия, не ослепляли мир своим великолепием. Не предпринималось ни единой попытки сохранить культ монархии. Одним словом, в новом короле и его окружении не было ничего необычного, за исключением Мустафы и Мехмета, а также карикатурной пары тощей и тучной фавориток.

Прибыв в Англию, король испытывал явную неприязнь к тори. Он, безосновательно или нет, считал, что многие представители этой партии все еще поддерживали династию Стюартов. К тому же он не мог простить дипломатов-тори, инициировавших Утрехтский мирный договор, – в сущности, Англия бросила своих союзников, среди которых был и сам Георг, одних на поле боя. Тем не менее в то время бытовало мнение, что новый монарх, как и Анна, сформирует умеренный кабинет из представителей обеих партий; однако на деле такая беспристрастность просуществовала недолго.

Так, например, вступив на трон, Георг снял герцога Ормонда с поста главнокомандующего; напомним, что тот пришел на смену Мальборо и отдал приказ об отступлении. Через год герцога обвинили в государственной измене по подозрению в поддержке якобитов. После этого на всех сторонников тори пала густая тень подозрений в государственной измене, возникла угроза их отстранения от должностей или исключения из претендентов на государственные посты. Сам великий граф Оксфорд – а пока его камзол не пронзил кинжал, просто Роберт Харли – был заключен в Тауэр, где провел два года. Многие, в том числе сам Ормонд, бежали во Францию в объятия Старого претендента. Подобные самочинные беженцы, стекавшиеся к Сен-Жерменскому двору, наносили куда больший вред репутации тори, чем тысячи самых едких и злых памфлетов. Теперь в некоторых кругах приверженность тори приравнивалась к якобитству. Даже рьяные англиканцы, сочувствовавшие тори, растеряли часть былой славы. Хотя король подчинился принятому в Англии порядку совершения литургии, в душе он оставался ярым лютеранином.

Новое правительство вигов, находившееся теперь под покровительством самого короля, уже не представляло собой той радикальной политической силы, как прежде. Вполне естественно, что они поумерили свои антимонархические настроения, которые возникли во время «кризиса отвода» 1679 года, когда их мишенью был будущий Яков II. Теперь виги стали правящей партией и отстаивали интересы торговцев, купцов, лиц свободных профессий и городской аристократии, которая управляла финансовыми организациями страны. Но любой правящий класс в отсутствие последовательной оппозиции становится площадкой для проявления честолюбия, зависти и личного антагонизма. Всегда найдется тот, кто будет стремиться к неоспоримому превосходству.