Революция отвергает своих детей

Год или два тому назад, во время чисток, я никогда не был бы принят в комсомол. Ни один комсомолец не нашел бы в себе мужества проголосовать за принятие человека, который провел детство в Германии и мать которого была арестована НКВД. Теперь же, осенью 1939 года, положение полностью изменилось. Я смог спокойно рассказывать свою биографию.

— Будут какие-нибудь вопросы к товарищу Леонгарду? — спросил секретарь.

— Какие общественные нагрузки ты выполнял?

— В течение года я был редактором школьной стенгазеты и два года членом редколлегии стенгазеты в детдоме.

— Как обстоит у тебя дело с учебой?

— В 1935/36 школьном году, в 6–ом и в 9–ом классе я был отличником, а в 7–ом и 8–ом классах учился на «хорошо».

Никто не упрекнул меня в более слабых показателях за 1937–38 годы. По всей вероятности у других было то же самое. В годы чисток общий уровень понизился.

— Проработал ли ты историю ВКП(б)?

— Я готов ответить на вопросы из этой области.

Но вопросов не последовало. Было очевидно, что ни у кого не было охоты углубляться в эту осточертевшую всем тему. Вместо этого последовали обычные вопросы о комсомоле.

— Назови важнейшие обязанности каждого комсомольца.

Я отвечал согласно уставу: «Важнейшие обязанности каждого комсомольца:

изучать труды Маркса–Энгельса–Ленина–Сталина, неустанно повышать свою политическую грамотность и разъяснять марксистско–ленинское учение широким массам молодежи, выполнять решения ВКП(б) и комсомола, активно участвовать в политической жизни страны;

показывать пример социалистического отношения к труду, охранять социалистическую собственность, бороться с нарушениями социалистической законности;

овладевать научными и техническими знаниями, участвовать в культурной жизни, заниматься физкультурой и спортом, быть готовым отдать все свои силы, а если понадобиться, — жизнь, защите социалистического отечества;

активно участвовать в работе комсомольской организации, аккуратно посещать комсомольские собрания, быстро и точно выполнять задания организации, доводя всякое начатое дело до конца».

— Кто может быть принят в комсомол?

— «В комсомол принимается молодежь в возрасте от 15 до 26 лет, признающая программу и устав организации, работающая в одной из его организаций, подчиняющаяся всем постановлениям союза и аккуратно уплачивающая членские взносы».

— На каком организационном принципе основан комсомол?

— «Комсомол: основан на принципе демократического централизма. Это означает выборность всех руководящих органов и подчиненность нижних органов верхним, подчинение меньшинства большинству и периодическую отчетность комсомольских органов перед своими комсомольскими организациями».

— Хорошо, этого достаточно, — сказал секретарь. — Еще вопросы будут?

На минуту воцарилась тишина.

— Раз вопросов больше нет, перейдем к голосованию. Кто за прием Леонгарда в комсомол, прошу поднять руки.

Все присутствующие подняли руки. Это, однако, еще не означало, что я уже принят в комсомол.

— Наше предложение пойдет теперь в райком комсомола. Они тебя известят, когда ты должен будешь туда явиться.

Две недели спустя меня вызвали в райком комсомола. Секретарь райкома задал два–три вопроса и сказал, как полагалось, несколько слов о чести быть принятым в комсомол, об оказанном мне доверии и о моем долге оправдать это доверие. С серьезным, почти торжественным выражением лица он передал мне маленькую темносерую книжку с надписью:

Всесоюзный Ленинский Союз Коммунистической Молодежи (ВЛКСМ).

Я тоже ответил обычной формулировкой, что приложу все усилия, чтобы оправдать оказанное мне доверие. Но я говорил волнуясь, с искренней убежденностью.

Западному читателю это может показаться странным: ведь моя мать была арестована, я пережил аресты моих учителей и друзей и, разумеется, давно заметил, что советская действительность совсем не походила на ее описание в «Правде». Но я как-то отделял эти веши, в том числе и мои личные впечатления и переживания, от моих принципиальных политических убеждений. Существовало как бы два плана, две плоскости: в одной были текущие события и мои личные переживания — о них я зачастую мыслил критически; в другой — находилась та большая «линия», в которую я «с принципиальной точки зрения», и, несмотря на сомнения, не переставал верить.

Думаю, что очень многие комсомольцы проводили ту же грань, и что подобный образ мышления был типичен. Конечно, были и такие, что вступали в комсомол не по убеждению. Вскоре мне это стало ясно, ибо теперь я постоянно принимал участие в собраниях я заседаниях и при этом знакомился с различными комсомольцами. По–моему, их можно было бы разделить на четыре категории: