Революция отвергает своих детей

С другой стороны, мои колебания и сомнения росли как раз по мере теоретического углубления моих знаний. Вскоре я установил, что был не одинок. Самые подкованные партработники часто особенно далеко заходили в своих «ересях». Поначалу все наши надежды устремились на то, что будущая социализация в Германии будет проводиться иными методами и в иных формах, нежели те, что мы наблюдали в Советском Союзе. В этом стремлении к независимой от Советского Союза и самостоятельной политике, к своему особому немецкому пути к социализму, мы находили обоснование в высказываниях Маркса, Энгельса и Ленина, труды которых каждый из нас хорошо знал и которые передавались у нас из рук в руки.

Мы все знали утверждение Карла Маркса в его речи в Амстердаме 15 сентября 1872 года:

«В один прекрасный день рабочий должен получить политическую власть в руки, чтобы обосновать реорганизацию труда… Но мы не утверждали, что пути достижения этой цели везде одинаковы. Мы знаем, что необходимо учитывать условия, порядки и обычаи различных стран». И Ленин, осенью 1916 года, указывал, что народы придут к социализму «не совсем одинаковыми путями», а «придадут различным сторонам общественной жизни свои особые черты».

На VIII съезде партии в марте 1919 года Ленин внушал большевистским делегатам: «Нельзя из Москвы рассылать приказы». В своей речи на III конгрессе Коммунистического Интернационала в 1921 году Ленин, обращаясь к своим иностранным товарищам, заявил, что «Коммунистический Интернационал никогда не потребует, чтобы вы рабски подражали русским». В особенности нравилось нам изречение Ленина на IV конгрессе Коминтерна в 1922 году, когда он высмеивал иностранных ответственных партработников, которые русские резолюции «вешают, как икону, в угол и молятся перед ними».

Даже опубликованные Аккерманом в конце 1945 года и ставшие позже официальной партийной линией тезисы об особом пути к социализму рассматривались многими самостоятельно мыслящими партработниками, как недостаточные, так как, вопреки этим- тезисам, на практике мы должны были поддерживать советский политический курс и советские мероприятия.

Чем явственней становилась связь с советскими оккупационными властями и с Советским Союзом, тем чаще появлялись «политические колики», тем шире был круг тем для разговоров «между собой». Нам становилось не по себе при мысли, что мы, возможно, пойдем теперь по тому пути, каким шел Советский Союз при Сталине. Часто нас, знавших жизнь в Советском Союзе по собственному опыту, спрашивали другие партработники, как «между нами говоря», выглядит всё в действительности в СССР. Совершенно естественно, что бывшие эмигранты встречались с бывшими нелегальными борцами в Германии и многое «между собой» критически продумывали.

Был ли пакт с Гитлером, действительно, только необходим внешнеполитическим компромиссом?

Как обстояло, в сущности, дело с освобождением Западной Украины и Белоруссии? Не было ли это заранее оговорено в договоре с фашистской Германией? Не было ли это фактически — страшно было даже подумать — империалистическим разделом Польши?

А война с Финляндией? Не Советский ли Союз напал на эту страну?

Не противоречили ли культ вождя, постоянное подчеркивание сталинского «мудрого руководства» и непогрешимости первоосновам живого социалистического движения? Разве не потребовал Маркс при своем вступлении в «Союз коммунистов», чтобы «из устава было выброшено всё, что способствует суеверному преклонению перед авторитетом»? Не заявляла ли Роза Люксембург, что «ошибки, которые делает подлинное рабочее движение, исторически неизмеримо плодотворнее и ценнее, чем непогрешимость наилучшего Центрального комитета»?

Не противоречили ли введенные Сталиным и партией выводы воззрениям Маркса и Энгельса о рабочей партии? «Все члены равны и являются братьями, и поэтому должны помогать друг другу в любом положении», гласило в уставе основанного Марксом и Энгельсом «Союза коммунистов».

У Сталина же мы читали: