Революция отвергает своих детей

Это был Ганс Мале, один крупный партиец, с которым я познакомился на курсах в Москве, в ноябре 1940 года. После начала войны он много раз выступал по московскому радио. Я бросился к нему:

— Ганс, это чудесно, что ты здесь! Как ты сюда попал? Он тоже обрадовался нашей встрече, но на мой вопрос ответил как‑то уклончиво:

— Я здесь проездом. Вместе с несколькими товарищами Мы намереваемся пробыть в этих районах несколько дней. Ну, рассказывай‑ка, что ты делаешь тут?

— Я выехал 28 сентября с эшелоном высланных. В середине октября прибыли мы на станцию Оссокаровка, в 120 км севернее Караганды. Мы были распределены по окрестным колхозам. Но так как я не имел на паспорте штемпеля о высылке, то я прибыл сюда. Теперь я учусь в учительское институте.

— Так что, хоть у тебя, по крайней мере, всё в порядке?

— К сожалению, нет, Ганс. Как раз сегодня стряслась со мной беда. Меня вызвали в милицию и там объявили, что я должен оставить Караганду в течение 24 часов. Я вообще не знаю теперь, что я должен делать.

— Ну, значит, мы прибыли во время. Самое лучшее — ты пойдешь со мной. Я тебя представлю товарищу Ульбрихту и другим товарищам.

Ульбрихт в Караганде? Что он делает здесь, в Караганде, в декабре 1941 года?

Разумеется, я не стал задавать вопросов; я жил достаточно долго в Советском Союзе, чтобы знать, что о партийных делах не полагается расспрашивать. Нужно ждать, пока тебе об этом не сообщат.

Через несколько минут мы уже подходили к гостинице, единственной в городе, в которой я провел первые дни в Караганде.

Перед зданием стояли 5–6 человек, одетых так же, как и Ганс Мале.

Лично я не знал никого из них. Мне было знакомо только лицо Ульбрихта. Я его знал с того времени, когда он читал нам на курсах в Москве лекции, которые я слушал: с осени 1940 года и по июнь 1941 года.

Ганс Мале подвел меня к Ульбрихту, который равнодушно протянул мне руку и что‑то пробормотал, что, вероятно, означало «добрый день». Всем своим видом он будто хотел показать, что встреча немецких эмигрантов в декабре месяце 1941 года в Караганде является самым обыкновенным делом.

Меня представили затем одной партийке, которая назвала себя Лотте Кюне. Я услыхал тогда это имя впервые. Только спустя четыре года я узнал, что она была женой Ульбрихта.

Мы продолжали стоять перед гостиницей. Тем временем подъехали два американских джипа. Видимо, эти партийцы собирались через несколько минут уехать. Они задали мне несколько вопросов о жизни эмигрантов, расселенных здесь. Я отвечал им коротко, в телеграфном стиле, о знакомых мне товарищах и об их тяжелой судьбе. Но они без особого интереса слушали мой рассказ и вопросов больше не задавали.

Судьба ссыльных немецких товарищей, казалось, нисколько не интересовала этих представителей руководства коммунистической партии Германии.

Отсюда я сделал вывод, что они прибыли сюда не ради эмигрантов.

— А ты в Караганде живешь?

— Да, до сегодняшнего дня… Я учусь здесь на историческом факультете учительского института. Но сегодня я получил категорическое требование оставить Караганду в учение 24 часов.

Ульбрихт только махнул рукой:

— Это будет устроено. Мы проведем в ближайшие дни совещание всех наших товарищей в обкоме и ты также будешь приглашен.

Партийцы уселись в американские джипы …

Днем я был вызван в обком. Товарищ из отделения агитации и пропаганды встретил меня с сияющим лицом.

— Всё в порядке. Вы можете спокойно оставаться в Караганде. В ближайшие дни здесь состоится совещание всех немецких эмигрантов, которые теперь находятся в Карагандинской области. Так как вы уже живете в городе и учитесь здесь, то вы можете здесь же и остаться. Все эти вопросы будут обсуждаться на совещании.

— Могу ли я узнать, когда состоится конференция?

— Предположительно, 22 декабря, как только товарищ Ульбрихт и другие товарищи вернутся из поездки в лагерь военнопленных…

Лагерь военнопленных? Я слышал об этом впервые. Итак, из‑за этого прибыли сюда Ульбрихт и другие товарищи. Я раньше понятия не имел, что где‑то здесь, поблизости от Караганды, имеется лагерь военнопленных. Но и в течение моего дальнейшего десятимесячного пребывания в Караганде я так и не смог узнать, где этот лагерь находится и сколько в нем живет пленных.

Этот случай не является чем‑то особенным. В Советском Союзе часто бывает, что люди, даже годами живущие в каком‑нибудь городе, ничего не знают о некоторых учреждениях, которые находятся в этом городе или в его окрестностях; а к таким учреждениям, о которых молчат, относятся, конечно, лагери для заключенных и лагери военнопленных.

КОНФЕРЕНЦИЯ ЭМИГРАНТОВ