Революция пророков

Гейдар Джемаль Революция пророков

Воля к небывшему Интервью с Гейдаром Джемалем

Алексей Цветков: Скажите, Гейдар, думая о точках максимального проявления себя в биографии, какие именно события Вы вспоминаете?

Гейдар Джемаль: Первым реальным событием, в котором я проявил себя как субъекта, способного осуществлять выбор, определяющий судьбу, стал мой отказ приносить присягу в Советской Армии, что повлекло за собой мой арест и угрозу трибунала с последующими несколькими годами тюремного срока. Однако, несмотря на шантаж командования, я отказался уступить и пошел до конца. В результате меня были вынуждены комиссовать, чтобы не создавать политического скандала в части.

Далее, оказавшись предоставленным самому себе, я должен был решать: я в обществе или я вне и против общества. Возможности интеграции были открыты. Кроме того, вокруг меня в момент этого выбора не было соответствующих друзей, среды: я тогда никого не знал и был абсолютно одинок. Однако я без всяких колебаний выбрал — вне и против общества. Только после этого выбора я встретил первых живых нон-конформистов, в частности, Юрия Мамлеева. Ну и, разумеется, переломным событием в моей жизни стало решение войти в исламское движение Таджикистана в 1980 году, которое повлекло за собой превращение виртуальной салонной оппозиции интеллектуала обществу в реальное противостояние Системе со всеми возможными последствиями..

А.Ц.: Меня всегда удивляло, для каких разных людей Гейдар Джемаль является паролем и знаком качества: московская контркультура 70-х, политическая сторона современного ислама, антиглобализм, эзотерика, «новые правые», «новые левые». Кого Вы сами признаете ответственными за свое мировоззрение, из личных знакомых? Была ли «среда», без которой Вы бы не состоялись?

Г.Д.: Главными факторами, воздействовавшими на мое мировоззрение, были немецкая классическая философия, с которой я столкнулся в возрасте 12 лет, мой дед был профессиональный философ с огромной философской библиотекой, а также франкоязычный традиционализм Рене Генона и его школы, с которой меня сначала познакомил Евгений Головин, когда мне было двадцать лет. Благодаря знанию французского языка и номенклатурным возможностям тогдашней жены Головина, я освоил запасы спецхрана ИНИОН и ВБГИЛ, частично «Ленинки». На начальном этапе Головин выступил методологом очень высокого класса, открывающим дорогу к аутентичному пониманию концептов в этом интеллектуальном поле. Однако в силу некоторого изначального личного импульса я ставил задачу радикального преодоления как философского платонизма-гегельянства, так и метафизического генонизма и открытия для себя совершенно новой духовной перспективы, которая могла бы стать опорной точкой фундаментальной альтернативы всем избитым путям.

А.Ц.: А кого могли бы признать своими последователями, учениками? Есть ли «среда», которая не состоялась бы без Вас?

Г.Д.: Думаю, что ответ распадается на два момента. Во-первых, мое присутствие является определенной коррекцией, которая оказывает некое фоновое влияние на очень широкий круг людей, влияние не методологическое, а скорее, создающее обертон в их восприятии привычных вещей. В этом плане они, реципиенты моего влияния, не знают и не понимают конкретного послания, которое предназначено не для конкретной сегодняшней среды или учеников, а для того интеллектуального запроса, который возникнет завтра в ситуации финального кризиса. Я считаю себя человеком, который впервые и последовательно разъединил духовную волю действующего на некоем пути пассионарного субъекта с надеждой на субъективную востребованность результата. Иными словами, в моем мировоззрении человек поистине становится инструментом Провидения, не будучи при этом ни «соработником», ни «сотоварищем», ни получателем благ в итоге состоявшегося свершения… Смысл рождается не из преодоления, а из глубокой реинтерпретации абсурда. Ни одно преодоление абсурда не является окончательным. Тертуллиан начинал идти верным путем, второй век, митраисты еще не подмяли под себя христианство!

А.Ц.: В любом разговоре о Гейдаре Джемале всегда присутствует пронзительное ощущение последовательного радикализма, необратимой антисистемности и мужского презрения к компромиссу. Кто был для Вас идеалом мужчины, из реальных личностей или из литературных героев?