«Революция сверху» в России

Поражение теперь вызвало общественную активность, направленную против ее виновников. «Писанные тетради наводняют нас», — констатировал сенатор К. Н. Лебедев. Верноподданный историк-публицист М. П. Погодин обращается к царю: «Свобода! Вот слово, которое должно раздаться на высоте самодержавного русского престола! Простите наших политических преступников… Объявите твердое намерение освободить постепенно крестьян… Облегчите цензуру, под заглавием любезной для Европы свободы книгопечатания. Касательно внешних сношений объявите систему невмешательства: пусть все народы идут свободно, кто как желает к своим целям.

Медлить нечего… Надо вдруг приниматься за все: за дороги, железные и каменные, за оружейные, пушечные и пороховые заводы, за медицинские факультеты и госпитали, за кадетские корпуса и училища мореплавания, за гимназии и университеты, за промыслы и торговлю, за крестьян, чиновников, дворян, духовенство, за воспитание высшего сословия, да и прочие не лучше, за взятки, роскошь, пенсии, аренды, за деньги, за финансы, за все, за все… Конституция нам не нужна, а дельная, просвещенная, диктаторская власть необходима».

К. С. Аксаков: «Правительство не может, при всей своей неограниченности, добиться правды и честности; без свободы общественного мнения это и невозможно. Все лгут друг другу, видят это, продолжают лгать, и неизвестно, до чего дойдут. Всеобщее развращение или ослабление нравственных начал в обществе дошло до огромных размеров».

«Сверху блеск — внизу гниль», — констатировал в своих записках государственный деятель, будущий министр П. А. Валуев.

Куда двинется теперь сверхцентрализованное государство, возвышающееся над экономически отсталым обществом?

Ясно, что надо эту отсталость преодолевать. Не менее ясно, что это никак нельзя сделать без «послаблений», без реформ, без новых людей. Но откуда же взять новых людей, если несколько десятилетий их истребляли, выживали, лишали дела? И могут ли быть «послабления» при нежелании государства уступать, в страхе перед последствиями, при существовании тридцатилетних (а в сущности своей многовековых) привычек к жесткому администрированию?

«Приходилось расплатиться, — писал историк С. М. Соловьев, — за тридцатилетнюю ложь, тридцатилетнее давление всего живого, духовного, подавление народных сил, превращение русских людей в полки, за полную остановку именно того, что нужно было более всего поощрять, чего, к несчастью, так мало приготовила наша история, — именно самостоятельности и общего действия, без которого самодержец, самый гениальный и благополучный, остается беспомощным, встречает страшные затруднения в осуществлении своих добрых намерений».

Интересные разговоры происходили в те времена.

Тогда-то прозвучит формула, напоминающая о главном резерве — огромной силе самого государства.

«Лучше освободить сверху, прежде чем освободятся снизу».

Часть II

«Если же это правительство исторически, связано преемственностью и т. п. с особенно “яркими” формами абсолютизма, если в стране сильны традиции военщины и бюрократизма в смысле невыборности судей и чиновников, то предел этой самостоятельности будет еще шире, проявления ее еще… откровеннее…произвол еще ощутительнее»

В. И. Ленин

«Оттепель»

Мы вернулись к марту 1855 года — времени, с которого начали и откуда отступили на несколько веков назад, чтобы история имела предысторию.

Конец 1850-х — начало 1860-х годов — период крупных преобразований экономического и политического строя. Реформы были теми, какие были, есть и будут в разные эпохи, при разных режимах, ибо других реформ, охватывающих всю жизнь страны, просто нет.

Реформы экономические: перемена общественно-экономической структуры; в наблюдаемый нами период — прежде всего освобождение крестьян.

Реформы политические: преобразование управления (земская и городская реформы), реформа судебная, военная.

Третья сфера жизни, связанная с первой и особенно со второй, — образование и культура.

Здесь нужны реформы школы и университетов, цензуры.