Революция в Иудее (Иисус и еврейское Сопротивление)

(При этом Матфей и Лука пользуются греческим словом «лаос» –народ, нация – вместо слова «охлос»,то есть толпа, как у Марка. См.: Мф., 27: 25 и Лк., 23:13.) Более «либеральные» толкования (например, Второго Ватиканского собора), хотя и направлены на снятие вины с большинства евреев, имеют побочный эффект, выгораживая и обеляя Евангелия.} Наиболее распространенное объяснение гласит, что толпа разочаровалась в Иисусе. Она лелеяла большие надежды на то, что он – обещанный Мессия, который победит римлян, восстановит еврейскую независимость. Вместо этого он был легко побежден и принял свое поражение и арест с пассивной кротостью и молчанием. Что до Вараввы, то он был человеком насилия. Он тоже был подавлен силой и схвачен, но несомненно проявил доблесть в отчаянном сопротивлении, что сделало его любимцем толпы. В результате, с присущим ей непостоянством, она предпочла Варавву. Прежняя восторженная любовь к Иисусу обратилась в ненависть и презрение, и в этом умонастроении толпа легко дала первосвященникам и старейшинам уговорить себя потребовать смерти Иисуса.

Нет сомнения в том, что евангельский рассказ старается создать именно такое впечатление. Духовно слепая толпа не понимает, что Иисус не тот Мессия грубого успеха, которого она ожидала. Его царство не от мира сего; он Сын Божий, который должен претерпеть поражение и смерть, дабы искупить грехи человечества. Выбор Вараввы был выбором этого мира и отвержением Царства духа.

Однако трудности объяснения перемены позиции толпы остаются. Иисус вступил в Иерусалим в Вербное воскресенье как монарх и безоговорочно принял такие почести, какие предназначаются лишь претендентам на трон. Его действия по изгнанию менял из Храма явно не были проявлением пацифизма или принципиального неприятия насильственных действий. Он раздал мечи своим ученикам (Лк., 22:38), и во время его ареста имело место некоторое сопротивление.

Еврейское простонародье не имело поводов считать Иисуса пацифистом. О своем намерении безропотно пойти на распятие он сообщил только своим ближайшим соратникам, да и те не слишком поверили в это. Толпа, знавшая о чудесных исцелениях Иисуса, не стала бы отчаиваться из-за одного его ареста. Она бы стала ждать, уповая на то, что он совершит какое-нибудь чудо, например обрушит стены своей тюрьмы. Такое чудо органично входило в их представления о Мессии. То, что Иисус пренебрег поддержкой вооруженных людей, то, что он не отвечал на большинство обвинений в свой адрес, означало, что он спокойно полагается на сверхъестественную поддержку, которую он наверняка призвал бы, когда настанет час. И когда выступил римский прокуратор, на которого Иисус явно произвел сильнейшее, почти благоговейное впечатление, и предложил освободить его, толпа должна была воспринять это как то самое чудо, которого она ждала. Римские прокураторы обычно отнюдь не были расположены оказывать милости претендентам на престол, а уж особенно такому, который торжественно, как победитель вступил в Иерусалим. Бог явно лишил разума римского прокуратора, чтобы погубить его.

Но вместо того чтобы видеть в предложении Пилата подтверждение своих надежд, толпа обратилась против Иисуса и с необычайной злобой потребовала его смерти. Популярности свойственно улетучиваться, а толпы вообще отличаются непостоянством, но обычно такое непостоянство ведет к пренебрежению, а не к активной травле. Можно было бы понять толпу, забывшую Иисуса, если бы появился новый привлекательный герой. Однако Варавва был не более успешен, чем Иисус. Он тоже был арестован и заключен в тюрьму. И Варавва вовсе не был врагом Иисусу, так что поддержка Вараввы отнюдь не предполагала враждебности к Иисусу. Оба томились в тюрьме римского прокуратора по причинам, которые должны были казаться толпе весьма схожими. Оба стали подозрительны для оккупационных властей из-за своей популярности среди коренного населения, которое начало волноваться, возбужденное надеждами на освобождение от римского ига.

Это совсем не похоже на непостоянную римскую толпу, изображенную в шекспировском «Юлии Цезаре». Та толпа переносит свою верность от Помпея к Цезарю, от Цезаря к Бруту и, наконец, от Брута к Антонию. Всякий раз это переход от одного вождя к его смертельному врагу. Но аналогия между римской толпой и еврейской толпой, рисуемой в Евангелиях (а такую аналогию проводят часто), – ложная. Еврейская толпа не просто отличается непостоянством; она необъяснимо предательски и злобно себя ведет. Она проявляет беспричинную ненависть, которая явно служит каким-то целям рассказчика, но лишена всякой вероятной основы в реальности.