Революционер на паровом ходу

Она тащила его в центр. Впереди улицу запрудила толпа. Карл уже начал опасаться. Но она уверенно вела его именно туда. Доносился чей-то голос. И чем ближе они подходили, тем отчётливее раздавались декламируемые оратором стихи:

На улицы выйдем
В любую погоду.
Решительно скажем:
Народу – свободу!

Толпа вокруг взорвалась приветственными криками. Справа и слева раздавалось:

— Браво, Эрхард! Поддай им жару!

Неуклюжий человечек на крыльце кланялся. За его спиной, у самых дверей, жались к стене два городовых в парадных кирасах, как будто надеялись, что их не заметят.

— Но это же околоток! — удивился Карл. — Вот и вывеска. Почему же городовые ничего не предпринимают? Разве здесь можно устраивать собрания?

— Они не посмеют запретить народу стоять на улице, — возбуждённо ответила она, и, сорвав с головы шляпку, закричала вместе со всеми: – Браво Эрхард!

Меж тем Эрхард заговорил:

— Друзья. Товарищи! Однажды начав, мы не должны прекращать. Да, нас ещё хватают и тащат в застенки. Но это не может продолжаться вечно. Мы будем выходить на улицы день за днём. Каждый день. И через пару дней прислужники режима сами утомятся.

Он рассмеялся, будто шутка была удачной. Она была никакой. Но толпа подхватила его смех. Городовые смущённо убрались за дверь. Какой-то сорванец подскочил и принялся колотить по двери, выкрикивая оскорбления, под улюлюканье мальчишек. Толпа вновь разразилась смехом. Из-за двери не отвечали. Эрхард стоял и раскланивался, будто всё это произвёл он лично.

— Это и есть знаменитый Эрхард? — удивился Карл. — Я полагал его иным. А оказалось ничего впечатляющего.

— Его сила в стихах! — возразила она.

— И он совсем не выглядит избитым.

— О да, он прекрасно держится и стойко переносит испытания. Он настоящий революционер!

— Да и стихи его…

— Что «его стихи»? — она обернулась к нему резко и совсем без улыбки.

И тут проснулся великий спорщик.

— Знаете, ведь человеку дозволено иметь своё мнение, не так ли? Ну так вот теперь я нахожу, что сварливый старина Франциск был таки прав. Народу – свободу.

— Прекрасная рифма! Как она точно бьёт прямо в самое сердце!

— Ужасная рифма. Бездарная рифма. Как «любовь – морковь».

На них начали оглядываться.

— Так, нам надо поговорить, — мгновенно сориентировалась она и потащила его в сторону.

Тут, в стороне от толпы, они остановились. Но теперь же не под руку, не вместе, а друг против друга.

— Простите, — начал он, уже сожалея о своей дерзости. — Но разве идеалы революции не в том, чтобы каждый мог свободно говорить что думает…

— Ах, милый, милый Карл, — она была уже почти ласкова. — Вас никто ни в чём не винит. Но… Помните, как вы рассказывали мне о своей учёбе? Вы ведь учились на врача, верно? А какое у вас было самое первое занятие?

— Ах, да. Забавно, но самым первым, чему учат будущего врача, так это врачебной этике. Не говорить пациенту правды. Но не потому, что это может опасно взволновать пациента. А всего лишь потому, что другой врач, бездарь и тупица, может дать ошибочный диагноз и назначить вредное лечение. И вот представьте себе, нельзя сказать об этом. Что угодно выдумывай, крутись и изворачивайся, рассказывай небылицы, что ошибся кто угодно, только не твой горе-коллега.

— Я рада, что вы это понимаете. Мы, революционеры, лечим не отдельного человека, а всё общество в целом. Нам тем более нельзя давать повод для сомнения в своих коллегах.

— Но ведь он…!

Она предупредительно подняла пальчик, заставив его замолкнуть.

— Вы готовы были поступиться частной правдой ради здоровья одного человека? Так теперь речь идёт о здоровье общества. А может быть даже о выживании всей нашей цивилизации. О судьбе всей планеты и всех тех, кто будет на ней жить, когда уже и нас с вами не будет. Будет ли их интересовать ваша, моя или его частная правда? А вот какой мир мы оставим им в наследство, вот это будет жизненно важно.

— Простите, я никогда ещё не думал об этом так.

— Ах, вы ещё так неопытны в делах революции, вам ещё так многому предстоит научиться.

— Я научусь. Верьте мне! — он горячо подался к ней чуть ближе, чем было дозволено.

— Я вам верю, — сказала она с лёгкой снисходительностью, и чуточку отодвинулась, чтобы восстановить полагающуюся правилами хорошего тона дистанцию.

Глава VII – Спор о реальности и вымысле

Игровой автомат и вправду стал привлекать посетителей. Да не тех.

— Господин лавочник, ну может, разрешите нам всего один разочек, а?

— Маленький проказник, — ответил Карл, пряча под ласковой улыбкой вскипавшее раздражение. — Я тебе уже раз семь сказал. Бросаешь монетку и играешь.

— А вы дайте мне монетку.

— Ах ты, хитрый нахал! — едва не взорвался Карл, но быстро овладел собой. — Монетку попроси у твоего отца.

— Он не даст.

— Тогда у матери. Уж мать ни в чём не откажет любимому чаду.

— Она мне даёт деньги только на булочки, господин лавочник.

— Ну вот…