Революционерам. Антология позднего Троцкого

Термин бонапартизм сбивает наивное мышление (à la Чернов) тем, что вызывает в памяти исторический образ Наполеона, как термин цезаризм – образ Юлия Цезаря. На самом деле оба эти термина давно отделились от исторических фигур, которые дали им свое имя. Когда мы говорим «бонапартизм», без дальнейших определений, мы имеем в виду не историческую аналогию, а социологическое определение. Так, термин «шовинизм» имеет столь же общий характер, как и «национализм», хотя первое слово происходит от французского буржуа Шовена32, а второе – от нации.

Однако в известных случаях, говоря о бонапартизме, мы имеем в виду более конкретное историческое сближение. Так, режим Сталина, представляя собою перевод бонапартизма на язык советского государства, обнаруживает в то же время ряд дополнительных черт сходства с режимом консульства (империя, но еще без короны), и неслучайно: оба они выступают как наследники и узурпаторы великих революций.

Мы видим, что правильное, т.е. диалектическое применение термина «бонапартизм» не только не ведет к шаблонизированью, к этой язве мысли, а наоборот, позволяет характеризовать интересующее нас явление со всей необходимой конкретностью, притом не изолированно взятое, как «уникум», а в исторической связи со многими другими родственными явлениями. Чего же большего можно требовать от научного термина?

Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев), № 43

ПОЧЕМУ СТАЛИН ПОБЕДИЛ ОППОЗИЦИЮ?

Вопросы, поставленные в письме тов. Зеллера33, представляют не только исторический, но и актуальный интерес. На них приходится нередко наталкиваться и в политической литературе, и в частных беседах, притом в самой разнообразной, чаще всего личной формулировке: «Как и почему вы потеряли власть?», «Каким образом Сталин захватил в своих руки аппарат?», «В чем сила Сталина?». Вопрос о внутренних законах революции и контрреволюции ставится сплошь да рядом чисто индивидуалистически, как если б дело шло о шахматной партии или о каком-либо спортивном состязании, а не о глубоких конфликтах и сдвигах социального характера. Многочисленные лжемарксисты ничуть не отличаются в этом отношении от вульгарных демократов, которые применяют к великим народным движениям критерии парламентских кулуаров.

Всякий, сколько-нибудь знакомый с историей, знает, что каждая революция вызывала после себя контрреволюцию, которая, правда, никогда не отбрасывала общество полностью назад, к исходному пункту, в области экономики, но всегда отнимала у народа значительную, иногда львиную долю его политических завоеваний. Жертвой первой же реакционной волны являлся, по общему правилу, тот слой революционеров, который стоял во главе масс в первый, наступательный, «героический» период революции. Уже это общее историческое наблюдение должно навести нас на мысль, что дело идет не просто о ловкости, хитрости, умении двух или нескольких лиц, а о причинах несравненно более глубокого порядка.

Марксисты, в отличие от поверхностных фаталистов (типа Леона Блюма, Поля Фора34 и др.), отнюдь не отрицают роль личности, ее инициативы и смелости в социальной борьбе. Но, в отличие от идеалистов, марксисты знают, что сознание в последнем счете подчинено бытию. Роль руководства в революции огромна. Без правильного руководства пролетариат победить не может. Но и самое лучшее руководство неспособно вызвать революцию, когда для нее нет объективных условий. К числу важнейших достоинств пролетарского руководства надо отнести способность различать, когда можно наступать и когда необходимо отступать. Эта способность составляла главную силу Ленина35.

Успех или неуспех борьбы левой оппозиции против бюрократии, разумеется, зависел в той или другой степени от качеств руководства обоих борющихся лагерей. Но прежде чем говорить об этих качествах, надо ясно понять характер самих борющихся лагерей; ибо самый лучший руководитель одного лагеря может оказаться совершенно негодным в другом из лагерей, и наоборот. Столь обычный (и столь наивный) вопрос «Почему Троцкий не использовал своевременно военный аппарат против Сталина?» ярче всего свидетельствует о нежелании или неумении продумать общие исторические причины победы советской бюрократии над революционным авангардом пролетариата. Об этих причинах я писал не раз в ряде своих работ, начиная с автобиографии. Попробую резюмировать важнейшие выводы в немногих строках.