Революционерам. Антология позднего Троцкого

Да, Кронштадт вписал героическую страницу в историю революции. Но гражданская война начала с систематического обезлюживания Кронштадта и всего Балтийского флота. Уже в дни Октябрьского переворота отряды кронштадтцев посылались на помощь Москве. Новые отряды отправлялись затем на Дон, на Украину, для реквизиции хлеба, для организации власти на местах. Первое время казалось, что Кронштадт неисчерпаем. Мне приходилось с разных фронтов посылать десятки телеграмм о мобилизации новых и новых «надежных» отрядов из питерских рабочих и балтийских моряков. Но уже в конце 1918 года и, во всяком случае, не позже 19-го, фронты стали жаловаться на то, что новые транспорты «кронштадтцев» плохи, требовательны, недисциплинированны, ненадежны в бою и приносят больше вреда, чем пользы. После ликвидации Юденича (зимою 1919 года) Балтийский флот и Кронштадт окончательно впали в прострацию. Все сколько-нибудь ценное было извлечено оттуда и брошено на юг, против Деникина. Если кронштадтцы в 1917—1918 годах стояли значительно выше среднего уровня Красной Армии и составляли костяк первых ее частей, как и костяк советского режима во многих губерниях, то те моряки, которые оставались в «мирном» Кронштадте до начала 1921 года, не найдя себе применения ни на одном из фронтов гражданской войны, были, по общему правилу, значительно ниже среднего уровня Красной Армии и заключали в себе большой процент совершенно деморализованных элементов, носивших пышные панталоны101 «клеш» и прическу сутенеров102.

Деморализация на почве голода и спекуляции вообще страшно усилилась к концу гражданской войны. Так называемое мешочничество приняло характер социального бедствия, угрожавшего задушить революцию. Именно в Кронштадте, гарнизон которого ничего не делал и жил на всем готовом, деморализация достигла особенно больших размеров. Когда голодному Питеру приходилось особенно туго, в Политбюро не раз обсуждали вопрос, не сделать ли «внутренний заем» у Кронштадта, где оставались еще старые запасы всяких благ. Но делегаты питерских рабочих отвечали:

«Добром от них ничего не возьмешь. Они спекулируют сукном, углем, хлебом. В Кронштадте теперь голову подняла всякая сволочь». Такова была реальная обстановка, без слащавых идеализаций задним числом.

Надо прибавить еще, что в Балтийском флоте устраивались на правах «добровольцев» те из латышских и эстонских моряков, которые боялись попасть на фронт и собирались перебраться в свои новые буржуазные отечества: Латвию и Эстонию. Эти элементы были в корне враждебны советской власти и полностью проявили эту свою враждебность в дни Кронштадтского восстания. Наряду с этим многие тысячи латышей – рабочих, главным образом, бывших батраков – проявляли беспримерный героизм на всех фронтах гражданской войны… Нельзя, следовательно, ни латышей, ни «кронштадтцев» красить в один и тот же цвет. Нужно уметь делать социальные и политические различия.

Социальные пружины восстания

Задача серьезного исследования состоит в том, чтоб на основании объективных данных определить социальную и политическую природу Кронштадтского мятежа и его место в развитии революции. Без этого «критика» сведется к сентиментальным причитаниям пацифистского типа в духе Александра Беркмана, Эммы Гольдман103 и их новейших подражателей. Эти господа не имеют ни малейшего понятия о критериях и методах научного исследования. Они цитируют воззвания восставших, как благочестивые проповедники цитируют священное писание. При этом они жалуются на то, что я не считаюсь с «документами», т.е. с евангелием от Махно и других апостолов. «Считаться» с документами не значит верить им на слово. Еще Маркс сказал, что о партиях, как и о людях, нельзя судить по тому, что они сами говорят о себе. Характеристика партии определяется гораздо больше ее социальным составом, ее прошлым, ее отношением к разным классам и слоям, чем ее устными и печатными декларациями, особенно в критический момент гражданской войны. Если б мы стали, например, принимать за чистую монету бесчисленные воззвания Негрина, Компаниса, Гарсиа Оливера и К°, мы должны были бы признать этих господ пламенными друзьями социализма. Между тем на деле они его вероломные враги.